Мартирия

"Ты - нам брашно и питие,
Ты -нам Кормчий и паруса,
Ты - нам пение и оплот,
Возвращенье к земле живых."

Ты - их брашно и питие,
Ты - роса им и горный ключ,
Ты - их риз нетканая ткань,
Ты - их глаз негаснущий свет,
Ты - им Кормчий и паруса,
Ты - простор им и крепкий кров,
Ты их кости не позабыл,
Ты их души не сокрушил,
Ты - их пение и оплот,
Возвращенье к земле живых,
Ты - их чаянье и печать,
Ты - им брат, и сестра, и мать.

The Bird

(by Jane Batischeva)

That’s only one thing I kept –
To breeze my poems in,
To breeze my air out,
The air that has got warm now.
I’m a deaf-mute in disguise,
Humming to myself about distant stars,
With my eyes sinking in the sky behind bars –
Oh, my song is about those pale stars
who, like us,
are so fragile…

- That’s only one thing I kept –
The drafts. The silent wind in the oak’s crown.
Willow twigs – all that remains of an ancient cage
Of the tame, fed-by-hand bird of my own.
Silence reigns in the garden of night –
It is not impossible that
I can tame the most distant star
Feeding her by my bird’s bread.


(Penticost, 2011)

Мартирия и Сотерия

И теперь Он не умирает, смерть больше не имеет над Ним власти – поэтому-то и следы на Его живом, сияющем, неподвластном теперь никакому разрушению Теле остались. Не бойся, Фома: касаясь смертельной раны, ведущей в бьющееся, вопреки всему, живое и радостное сердце, ты ужаснешься и поймешь, что смерть убита, поглощена потоком победы, водами многими, которыми Он прошел, соделав путь, чтобы прошли спасенные, за Ним и с Ним.

«Я назвал вас друзьями».

Цельность Христа Воскресшего – исполнение нечаянной радости, давней тоски человека. Он – один, кто никогда не станет кучей праха, кто не изменяется, в чьем теле сияет Бог – непрестанно, неложно. «Богочеловек». Так греческий гений назвал эту тайну, но от этого она не перестала быть тайной.

Он живет – Он, единственный и возлюбленный – живет настоящей человеческой жизнью, той, о которой сначала тоскуем мы, а потом отбрасываем, как пустую и растравляющую и без того усталую раненую душу и больное тело, мечту. Нам бы тишины… нет счастья, но – покой и воля… а потом – упокоиться в прахе… уснуть и забыться.

Но – Он единственный настоящий Человек, и Он не может смириться с этим. Нехорошо Человеку быть одному. Взирает Он, простирает руки к народу чужому, непонимающему, приходит, спешит – как в интернат для умственно отсталых приходит наконец-то нашедший родню Брат из далекой страны, несмотря на все препятствия чиновников, выдающих визы. «Я пришел, видишь? Я пришел! Ты же помнишь Меня? Я заберу тебя, пошли со мной!» А в ответ – мычание, слюни, текущие по подбородку, затуманенные глаза, в которых едва-едва таится давняя память. И больные братья хватают его за край ризы и держат, и Он стоит так, хоть так для Него неудобно и больно – но им немного радостно так Его держать, и ради этого Он готов часами, днями, столетиями стоять или склоняться, несмотря на пронзительную боль, или просто стать на колени, чтобы они могли ощупать Его лицо и что-то вспомнить. Каждый день в надежде будет приходить Он – а всезнающие няньки будут говорить Ему – «Зачем Ты, здоровый, молодой, сидишь с ними? Им бы только поесть и поспать, они не понимают, что Ты – это Ты! Они и своих-то имен не знают. Оставь их! Поживи для себя!»
Он не умеет жить для Себя. Он поэтому и воскрес.

Христос, спящий на корме

(1020 г. Германия)