![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
-4-
Участники жертвенника.
Образы мучеников в византийской гимнографии – удивительны. Они – мученики – оказывается, умоляют Христа своими ранами и язвами – о спасении нас. Что за дикость – скажут иные – этот образ? Что за юридическая такая теория искупления в худшем из ее вариантов? Да и возможно ли христианину так думать, что Бог, не могущий помиловать мир даже за Кровь Сына Божия, преклонится к множеству человеческих кровей мучеников? Но это отнюдь - не рецидив язычества, не упадок религиозной мысли, а глубина богословия… Это написано в богослужебных текстах, авторами которых являются монахи, принадлежавшие к периоду расцвета монашеской жизни.( Read more... )
Участники жертвенника.
Образы мучеников в византийской гимнографии – удивительны. Они – мученики – оказывается, умоляют Христа своими ранами и язвами – о спасении нас. Что за дикость – скажут иные – этот образ? Что за юридическая такая теория искупления в худшем из ее вариантов? Да и возможно ли христианину так думать, что Бог, не могущий помиловать мир даже за Кровь Сына Божия, преклонится к множеству человеческих кровей мучеников? Но это отнюдь - не рецидив язычества, не упадок религиозной мысли, а глубина богословия… Это написано в богослужебных текстах, авторами которых являются монахи, принадлежавшие к периоду расцвета монашеской жизни.( Read more... )
+++
Итак – полный добровольный отказ от земли живых. Смерть – помимо каких бы то ни было планов и человеческих рассуждений – делается живоносной. Страдание обращается в молитву за весь страждущий мир – и смеющиеся, далекие от тайн палачи становятся мучениками.На лице мученика – сияет свет любви ко всей твари, свет весны вечной жизни. Христос нашел слова поддержки для товарища по казни. Но до этого разбойник увидел свет живоносной смерти, в которую стремительно уходил Этот Человек и сказал свое слово, знаменовавшее поворот его души.
Мученик умирает за весь мир.
Тайна мученика и тайна Христа – одно.
Итак – полный добровольный отказ от земли живых. Смерть – помимо каких бы то ни было планов и человеческих рассуждений – делается живоносной. Страдание обращается в молитву за весь страждущий мир – и смеющиеся, далекие от тайн палачи становятся мучениками.На лице мученика – сияет свет любви ко всей твари, свет весны вечной жизни. Христос нашел слова поддержки для товарища по казни. Но до этого разбойник увидел свет живоносной смерти, в которую стремительно уходил Этот Человек и сказал свое слово, знаменовавшее поворот его души.
Мученик умирает за весь мир.
Тайна мученика и тайна Христа – одно.
-3-
Смерть Христова
Тайна мученика и тайна Христа – одно. Место, где они встречаются и стоят рядом в единении – смерть.
«О, возлюбленный брат Мой!» - обращается Христос к мученику по слову Климента Александрийского, очевидца эпохи мучеников и не понаслышке проникнувшегося ее пафосом.
Когда Человек Иисус Христос уходил в смерть, за Ним никто не мог пойти. Он был одинок, отдавая до последнего все, что Он имел – от дара чудотворений ( который так отличал Его от прочих людей и в которой Ему не было равных) до физической крепости, здоровья и силы, что так ценятся между мужами успешными в мире сем, - и пошел далее – до полного опустошения и смерти. Он стал отторгнутым от земли живых, ушел в край без возврата, до конца. Он отказался от всего, и сделал это ради жизни мира. Ничего другого Ему было не надо. Как глупо… Растратить все богатство человеческих дарований – глубокий ум, поэтический дар, высочайшую одаренность как проповедника, физические молодость и красоту, ту человеческую привлекательность, которая собирала вокруг Него толпы… Когда диавол искушал Христа, он знал, как одарен Этот Человек. Но Человек Иисус Христос не цеплялся ни за Свою жизнь, ни за Свою человеческую одаренность. Для Него было важным другое. «Он выше нас ничего не ставил»( ). Он прожил Свою жизнь для других. Для всех остальных. Ему не осталось ничего. Он – стал отторгнутым от земли живых. Туда уходит теряющий жизнь, и мудрец предупреждает не рисковать так и жить мудро.
«Сын мой! если ты поручился за ближнего твоего и дал руку твою за другого,- ты опутал себя словами уст твоих, пойман словами уст твоих». (Притч.6,1-2)
Но премудрость Бога так отличается от премудрости «умеющих жить»! Настолько, что его настоящая мудрость, мудрость, достойная настоящего Человека, кажется им смешной и презренной глупостью, непрактичность, которая никуда не приводит тех, «кто хочет быть известным», той «moria», о которой пишет апостол Христов Павел к коринфянам. Это не только «новая мистерия», но и «новая мудрость».
И, идя своей одинокой дорогой, христианин то и дело оказывается перед свободным приятием частичной смерти – но в этой частичной смерти осуществляется целокупный выбор всей жизни, реализуется вся направленность его сердца. В этой малой смерти – шаг к будущей полноте умирания смертью Христовой, за Него и в Нем. Первый шаг этого пути обозначен в «Лествице» - отречение от мира. Для нас, отстоящих на 13 веков от преподобного Иоанна, эта ступень подобна огромному скачку, или, в лучшем случае, первой ступени пожарных лестниц, начинающихся от третьего этажа старых домом, как верно заметил еп. Иларион (Алфеев) в одной из бесед. В этом внутреннем событии – отречении от мира, первом шаге на пути к смерти, как и в Таинстве крещения уже начертаны горизонты Богочеловеческого грядущего единения в смерти мученика и Христа.
«Жить, как христианин – невозможно. Можно лишь «умерщвляться весь день», - писал отец Софроний (Сахаров). Эта «мертвенность Христова» (по апостолу) пронизывает всю жизнь христианина. В свой полноте такая жизнь является мученичеством в его тайне. О таком человеке скажут в случайном разговоре –«он был настоящий христианин» (или, проще, «настоящий верующий», как говорили в моем детстве на церковных островках среди советского атеизма).
… Наивно, если не цинично, представлять себе мучеников буквально, как купцов, торгующих с выгодой. Говорить так – значит не чувствовать глубину притч идущего на смерть Христа. Когда судья удивлялся, что они отдают свою жизнь с ее радостями, зачастую – молодость, знатное положение, он был прав. Ведь так оно и получалось – мученик был жив, а после суда его ставшее жалким лот пыток тело предавали казни. Мученику такое будущее во всей его реальности было так же явно, как и судье. Он шел в него без иллюзий, добровольно выбирая, зная, что выбирает унижение, боль, смерть. Его слова о «пире», «веселии», «царстве», которые он произносил – и которые немало веселили грубых мучителей – отражали новую реальность, к которой он шел через смерть. Мучители не видели ни пира, ни царства – тех, которые пришлись бы им по душе. А те редкие, кто видели печать этого иного пира на лице мученика – сами становились такими, как он. Остальные пожимали плечами и смеялись, порой сочувствуя такому помешательству. Мученики шагал к пропасти, чтобы, сделав в нее шаг, перепрыгнуть ее – вдвоем, с Перешагнувшим, с Тем, Кого трепещут бездны. Но для этого нужно честно шагнуть в пропасть, не ожидая послаблений. Обмана нет. Ты идешь на настоящую смерть – которую ты принял. Здесь не обманывают – на пути Христовом. Обманщики убегают во мрак –«и была ночь», или гибнут от тепла уютного и натопленного дома, как один несчастный из сорока воинов Севастийского полка. Дороги назад нет. «Душа моя ныне возмутися. И что реку? Господи, избавь Меня от часа сего? Но на сей час Аз приидох».
В этой пропасти мученик лишится всего человеческого, чем он жил – от радости пищи и пития, радости дружбы и мирного бытия в кругу семьи – до самых высоких мгновений, принадлежавших ему, достигнутых его мыслью и духом. Тело отнимается от него – жизнь иссякает из него… Когда тело разрушается, человек не может жить в полноте. Смерть ставит точку. Затихает мысль, думавшая о Христе, и умолкает язык, звавший Его Имя. Останавливается сердце, бившееся в такт молитве. Человек лишился жизни человеческой. Он отдал ее всю - ничего у него не осталось. Как он сможет быть человеком дальше – без человеческой жизни?
«Не возненавидевший всей жизни своей - не может Мне быть ученик».
Перешагнуть эту пропасть смерти предстоит ему – осуждаемому мученику, но он должен сделать шаг в нее первым – добровольно и одиноко, разделяя опыт Христа. «Никто не забирает жизни Моей у Меня, но я Сам даю ее».
Такое мировоззрение не оставляло ни на волос пространства для «хитрости» - «убивай, убивай, нам же будет лучше, ты сам не знаешь, как нам будет хорошо! Это способ для нас, чтобы нам было хорошо!» Для монахов – молитва и «острое житие» не способ, чтобы им было хорошо. Они просто не могут по-другому, когда они познали Христа. Когда преподобный Серафим стоял на камне дни и ночи годами – он не делал этого для того, чтобы ему «было хорошо». Он не мог иначе после встреч со Христом. Про удобства – настоящие ли то или мысленные он не думал. Христос некорыстен и великодушен – и таковы же Его друзья. «Вы друзья Мои». Здесь не было магизма, использование Бога для своей выгоды – пусть и в будущем, и по- глупому, как казалось судьям, часто, кстати, обвинявших в магии христиан.
Опыт вхождения мученика в смерть был знаком и монахам, живших уже в другое время, в другой ситуации – это опыт богооставленности. В отличии от человека, входившего в монашескую традицию, мученик проходил всю аскетическую школу интенсивно и быстро, шагая по Лествице семимильными шагами, легко ( и , хочется сказать – по-юношески весело, не замечая, как опасен такой подъем) перепрыгивая через ступеньки, взбегая, не переводя дух, на самую вершину. Некоторы шли лаже не по леснице, а взмывали, пробегая вверх по скале с одной лишь веревкой – но не замечали этого.
Ступени будут прорублены в скале и отшлифованы тысячами ног монахов. Как Scala Sancta – ступени претории, по которым Спасителя мира привели к Пилату. По ним, приведенным царицей Еленой в Рим и облицованными кедром, поднимаются только на коленях…
+++
Как перед уходом в Великий Пост монах прощался – может быть, навсегда – уходя в смертоносную пустыню, так и мученик прощался, уходя в свой подвиг. От реальности символа, данного в Крещении – к воплощению этого символа в жизни без остатка. Здесь, как в Гефсиманском саду, понарошку быть не может. Дороги назад нет. Отдается все. Не ради толпы, эмоциональной победы и удовольствия. Сыграть нельзя. Тогда это будет не-настоящая смерть. Слова «сойди с креста» не могут быть услышаны и приняты. Надо погрузиться в настоящую немощь, чтобы перейти на тот берег, на ту сторону пропасти – там иная, неведомая победа, о которой не знают здесь, а, случайно услышав, смеются. Нужно стать по-настоящему немощным – а не скрывать, не отдавая, остаток силы. Реальность смерть бьет по тебе – и ты позволяешь ей тебя уничтожить, лишить всего. Потому, что так поступили с Возлюбленным.
Тайна мученика и тайна Христа – одно.
(продолжение следует)
Смерть Христова
Тайна мученика и тайна Христа – одно. Место, где они встречаются и стоят рядом в единении – смерть.
«О, возлюбленный брат Мой!» - обращается Христос к мученику по слову Климента Александрийского, очевидца эпохи мучеников и не понаслышке проникнувшегося ее пафосом.
Когда Человек Иисус Христос уходил в смерть, за Ним никто не мог пойти. Он был одинок, отдавая до последнего все, что Он имел – от дара чудотворений ( который так отличал Его от прочих людей и в которой Ему не было равных) до физической крепости, здоровья и силы, что так ценятся между мужами успешными в мире сем, - и пошел далее – до полного опустошения и смерти. Он стал отторгнутым от земли живых, ушел в край без возврата, до конца. Он отказался от всего, и сделал это ради жизни мира. Ничего другого Ему было не надо. Как глупо… Растратить все богатство человеческих дарований – глубокий ум, поэтический дар, высочайшую одаренность как проповедника, физические молодость и красоту, ту человеческую привлекательность, которая собирала вокруг Него толпы… Когда диавол искушал Христа, он знал, как одарен Этот Человек. Но Человек Иисус Христос не цеплялся ни за Свою жизнь, ни за Свою человеческую одаренность. Для Него было важным другое. «Он выше нас ничего не ставил»( ). Он прожил Свою жизнь для других. Для всех остальных. Ему не осталось ничего. Он – стал отторгнутым от земли живых. Туда уходит теряющий жизнь, и мудрец предупреждает не рисковать так и жить мудро.
«Сын мой! если ты поручился за ближнего твоего и дал руку твою за другого,- ты опутал себя словами уст твоих, пойман словами уст твоих». (Притч.6,1-2)
Но премудрость Бога так отличается от премудрости «умеющих жить»! Настолько, что его настоящая мудрость, мудрость, достойная настоящего Человека, кажется им смешной и презренной глупостью, непрактичность, которая никуда не приводит тех, «кто хочет быть известным», той «moria», о которой пишет апостол Христов Павел к коринфянам. Это не только «новая мистерия», но и «новая мудрость».
И, идя своей одинокой дорогой, христианин то и дело оказывается перед свободным приятием частичной смерти – но в этой частичной смерти осуществляется целокупный выбор всей жизни, реализуется вся направленность его сердца. В этой малой смерти – шаг к будущей полноте умирания смертью Христовой, за Него и в Нем. Первый шаг этого пути обозначен в «Лествице» - отречение от мира. Для нас, отстоящих на 13 веков от преподобного Иоанна, эта ступень подобна огромному скачку, или, в лучшем случае, первой ступени пожарных лестниц, начинающихся от третьего этажа старых домом, как верно заметил еп. Иларион (Алфеев) в одной из бесед. В этом внутреннем событии – отречении от мира, первом шаге на пути к смерти, как и в Таинстве крещения уже начертаны горизонты Богочеловеческого грядущего единения в смерти мученика и Христа.
«Жить, как христианин – невозможно. Можно лишь «умерщвляться весь день», - писал отец Софроний (Сахаров). Эта «мертвенность Христова» (по апостолу) пронизывает всю жизнь христианина. В свой полноте такая жизнь является мученичеством в его тайне. О таком человеке скажут в случайном разговоре –«он был настоящий христианин» (или, проще, «настоящий верующий», как говорили в моем детстве на церковных островках среди советского атеизма).
… Наивно, если не цинично, представлять себе мучеников буквально, как купцов, торгующих с выгодой. Говорить так – значит не чувствовать глубину притч идущего на смерть Христа. Когда судья удивлялся, что они отдают свою жизнь с ее радостями, зачастую – молодость, знатное положение, он был прав. Ведь так оно и получалось – мученик был жив, а после суда его ставшее жалким лот пыток тело предавали казни. Мученику такое будущее во всей его реальности было так же явно, как и судье. Он шел в него без иллюзий, добровольно выбирая, зная, что выбирает унижение, боль, смерть. Его слова о «пире», «веселии», «царстве», которые он произносил – и которые немало веселили грубых мучителей – отражали новую реальность, к которой он шел через смерть. Мучители не видели ни пира, ни царства – тех, которые пришлись бы им по душе. А те редкие, кто видели печать этого иного пира на лице мученика – сами становились такими, как он. Остальные пожимали плечами и смеялись, порой сочувствуя такому помешательству. Мученики шагал к пропасти, чтобы, сделав в нее шаг, перепрыгнуть ее – вдвоем, с Перешагнувшим, с Тем, Кого трепещут бездны. Но для этого нужно честно шагнуть в пропасть, не ожидая послаблений. Обмана нет. Ты идешь на настоящую смерть – которую ты принял. Здесь не обманывают – на пути Христовом. Обманщики убегают во мрак –«и была ночь», или гибнут от тепла уютного и натопленного дома, как один несчастный из сорока воинов Севастийского полка. Дороги назад нет. «Душа моя ныне возмутися. И что реку? Господи, избавь Меня от часа сего? Но на сей час Аз приидох».
В этой пропасти мученик лишится всего человеческого, чем он жил – от радости пищи и пития, радости дружбы и мирного бытия в кругу семьи – до самых высоких мгновений, принадлежавших ему, достигнутых его мыслью и духом. Тело отнимается от него – жизнь иссякает из него… Когда тело разрушается, человек не может жить в полноте. Смерть ставит точку. Затихает мысль, думавшая о Христе, и умолкает язык, звавший Его Имя. Останавливается сердце, бившееся в такт молитве. Человек лишился жизни человеческой. Он отдал ее всю - ничего у него не осталось. Как он сможет быть человеком дальше – без человеческой жизни?
«Не возненавидевший всей жизни своей - не может Мне быть ученик».
Перешагнуть эту пропасть смерти предстоит ему – осуждаемому мученику, но он должен сделать шаг в нее первым – добровольно и одиноко, разделяя опыт Христа. «Никто не забирает жизни Моей у Меня, но я Сам даю ее».
Такое мировоззрение не оставляло ни на волос пространства для «хитрости» - «убивай, убивай, нам же будет лучше, ты сам не знаешь, как нам будет хорошо! Это способ для нас, чтобы нам было хорошо!» Для монахов – молитва и «острое житие» не способ, чтобы им было хорошо. Они просто не могут по-другому, когда они познали Христа. Когда преподобный Серафим стоял на камне дни и ночи годами – он не делал этого для того, чтобы ему «было хорошо». Он не мог иначе после встреч со Христом. Про удобства – настоящие ли то или мысленные он не думал. Христос некорыстен и великодушен – и таковы же Его друзья. «Вы друзья Мои». Здесь не было магизма, использование Бога для своей выгоды – пусть и в будущем, и по- глупому, как казалось судьям, часто, кстати, обвинявших в магии христиан.
Опыт вхождения мученика в смерть был знаком и монахам, живших уже в другое время, в другой ситуации – это опыт богооставленности. В отличии от человека, входившего в монашескую традицию, мученик проходил всю аскетическую школу интенсивно и быстро, шагая по Лествице семимильными шагами, легко ( и , хочется сказать – по-юношески весело, не замечая, как опасен такой подъем) перепрыгивая через ступеньки, взбегая, не переводя дух, на самую вершину. Некоторы шли лаже не по леснице, а взмывали, пробегая вверх по скале с одной лишь веревкой – но не замечали этого.
Ступени будут прорублены в скале и отшлифованы тысячами ног монахов. Как Scala Sancta – ступени претории, по которым Спасителя мира привели к Пилату. По ним, приведенным царицей Еленой в Рим и облицованными кедром, поднимаются только на коленях…
+++
Как перед уходом в Великий Пост монах прощался – может быть, навсегда – уходя в смертоносную пустыню, так и мученик прощался, уходя в свой подвиг. От реальности символа, данного в Крещении – к воплощению этого символа в жизни без остатка. Здесь, как в Гефсиманском саду, понарошку быть не может. Дороги назад нет. Отдается все. Не ради толпы, эмоциональной победы и удовольствия. Сыграть нельзя. Тогда это будет не-настоящая смерть. Слова «сойди с креста» не могут быть услышаны и приняты. Надо погрузиться в настоящую немощь, чтобы перейти на тот берег, на ту сторону пропасти – там иная, неведомая победа, о которой не знают здесь, а, случайно услышав, смеются. Нужно стать по-настоящему немощным – а не скрывать, не отдавая, остаток силы. Реальность смерть бьет по тебе – и ты позволяешь ей тебя уничтожить, лишить всего. Потому, что так поступили с Возлюбленным.
Тайна мученика и тайна Христа – одно.
(продолжение следует)
-2-
«Эта новая мистерия»
Тайна мученика и тайна Христа – одно. Это Он ввел «эту новую мистерию», как написал с презрением один образованный римлянин – по-настоящему умирать за других, и не за друзей только. На нее нельзя смотреть издалека. В ней надо участвовать по–настоящему.
Новая мистерия должна осуществляться в жизни. Об этом свидетельствуют все образы, символы, через которые проходит будущий христианин и будущий мученик. Крещение – смерть со Христом, но оно не замещает будущей смерти, не замещает будущей реальности. Обычно через мистериальную смерть проходят, чтобы избежать смерти. Там – за переходами – сияет светлое будущее в единстве с богом-покровителем. Через Крещение проходят для того, чтобы осуществить крещальную смерть в жизни. О. Александр Шмеман пишет, что христианство не предлагает избавиться от страданий – оно предлагает единственный способ их разрешить – их активно принять .
Будущий христианин – мученик неудержимо стремится к смерти, с неодолимой силой. Это тень будущего, того, что должно осуществиться в жизни каждого христианина.
Здесь – все только начинается. В крещении человек следует за Христом, в Евхаристии соединяется с Ним – навсегда – и перед ними обоими сияют горизонты человеческой верности и человеческой дружбы. Они пойдут по этому пути вместе. Церковь снова в муках рождения, пока не изобразится в христианине Христос. Все – впереди, в необозримом просторе тайны Богочеловека и Его нового – но при этом единственного – друга.
Наконец, единение его со Христом возрастет настолько, что он будет готов с Ним умереть. Тайна мученика и тайна Христа – одно.
«Эта новая мистерия»
Тайна мученика и тайна Христа – одно. Это Он ввел «эту новую мистерию», как написал с презрением один образованный римлянин – по-настоящему умирать за других, и не за друзей только. На нее нельзя смотреть издалека. В ней надо участвовать по–настоящему.
Новая мистерия должна осуществляться в жизни. Об этом свидетельствуют все образы, символы, через которые проходит будущий христианин и будущий мученик. Крещение – смерть со Христом, но оно не замещает будущей смерти, не замещает будущей реальности. Обычно через мистериальную смерть проходят, чтобы избежать смерти. Там – за переходами – сияет светлое будущее в единстве с богом-покровителем. Через Крещение проходят для того, чтобы осуществить крещальную смерть в жизни. О. Александр Шмеман пишет, что христианство не предлагает избавиться от страданий – оно предлагает единственный способ их разрешить – их активно принять .
Будущий христианин – мученик неудержимо стремится к смерти, с неодолимой силой. Это тень будущего, того, что должно осуществиться в жизни каждого христианина.
Здесь – все только начинается. В крещении человек следует за Христом, в Евхаристии соединяется с Ним – навсегда – и перед ними обоими сияют горизонты человеческой верности и человеческой дружбы. Они пойдут по этому пути вместе. Церковь снова в муках рождения, пока не изобразится в христианине Христос. Все – впереди, в необозримом просторе тайны Богочеловека и Его нового – но при этом единственного – друга.
Наконец, единение его со Христом возрастет настолько, что он будет готов с Ним умереть. Тайна мученика и тайна Христа – одно.
-1-
«Друг ли ты Мне?»
Тайна мученика и тайна Христа – одно. На вопрос: «друг ли ты Мне?» мученик отвечает «да» - всем сердцем своим, и всей душой своей, и всей крепостью своей, и всем разумением своим (Мф 22,37-40). Всей жизнью своей. Это не имеет отношение к протяженности во времени – как раз эта краткость, стяженность в одну точку максимальной мощи подвига и самоотдачи внешне отличает те два чина святости, которые зовутся «мученик» и «преподобный».
Ведь нелепо было бы думать, что вся жизнь человека не была – в случае мученичества – подготовкой к этому самому великому моменту – смерти за Христа, то есть кульминации его жизни, как христианина.( Read more... )
«Друг ли ты Мне?»
Тайна мученика и тайна Христа – одно. На вопрос: «друг ли ты Мне?» мученик отвечает «да» - всем сердцем своим, и всей душой своей, и всей крепостью своей, и всем разумением своим (Мф 22,37-40). Всей жизнью своей. Это не имеет отношение к протяженности во времени – как раз эта краткость, стяженность в одну точку максимальной мощи подвига и самоотдачи внешне отличает те два чина святости, которые зовутся «мученик» и «преподобный».
Ведь нелепо было бы думать, что вся жизнь человека не была – в случае мученичества – подготовкой к этому самому великому моменту – смерти за Христа, то есть кульминации его жизни, как христианина.( Read more... )
