![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
olshananaeva-1-
«Друг ли ты Мне?»
Тайна мученика и тайна Христа – одно. На вопрос: «друг ли ты Мне?» мученик отвечает «да» - всем сердцем своим, и всей душой своей, и всей крепостью своей, и всем разумением своим (Мф 22,37-40). Всей жизнью своей. Это не имеет отношение к протяженности во времени – как раз эта краткость, стяженность в одну точку максимальной мощи подвига и самоотдачи внешне отличает те два чина святости, которые зовутся «мученик» и «преподобный».
Ведь нелепо было бы думать, что вся жизнь человека не была – в случае мученичества – подготовкой к этому самому великому моменту – смерти за Христа, то есть кульминации его жизни, как христианина.
Это, разумеется, нельзя сводить к планомерной подготовке, эдакой «школе шахидов» . -ведь Церкви известны мученики, услышавшие о Христе буквально за час до своего крещения кровью!
Как было уготовано их сердце к встрече со Христом Распятым – тайна их душ. Святитель и мудрец Московский, Филарет строго говорил: «Ненадежно для нас догадками проникнуть в души святых, которые далеко выше нашего созерцания. Надежнее следовать простым сказаниям очевидцев и близких к ним» .
Может быть, именно к мученическому подвигу с наибольшей справедливостью приложима монашеская поговорка «свят, но неискусен». Можно ли научить мученичеству? Не уходит ли мученик на одинокий путь, когда рядом с ним нет не только учеников, но и близких? Есть ли силы у него учить – или он отдает их целиком и полностью Христу, отказывая себе в радости передать опыт? В самом подвиге мученичества учение словом невозможно… Вспомним, как порывался перед смертью о. Сергий Булгаков что-то написать – и этого утешения не было ему дано, надвигающаяся смерть отбирала силу руки и крепость речи, «крепкий и крепкая, крепость хлеба и крепость воды» (Ис 3,1). Монахиня Елена (Казимирчак-Полонская), как вспоминают бывшие с ней ученики и духовные дети, страдала безмерно не столько от тяжелых предсмертных болезней, а от того, что она, будучи уже у порога смерти, не могла поделиться с детьми, данными ей Богом ( Ис 8,18) своим опытом, той новой глубиной понимания Таин Христовых, которые ей стремительно открывались.
Мученики – воистину гении духа, а как может научить гений своей гениальности другого человека?
Большинство мучеников, насколько мы можем судить по их житиям, вели чистую и внимательную христианскую жизнь, ходя пред Богом и ожидая на всякий день смерть, в реальном смысле этого слова. Память смертная была им близка и радостна.
Конечно, скоропостижная болезнь или обычный несчастный случай могут прервать жизнь христианина так же внезапно, как меч легионера. Память смертная осталась жить в среде бескровных мучеников, восприявших «от елея» традиции мученической первых трех веков христианства. Монахи тоже жили по заповеди – «помни последняя твоя» (и вовеки не согрешишь)
Итак, смерть за Христа – удел не только убиваемых. «Пролитая за Христа» кровь умирающего монаха из Древнего Патерика на берегу реки в безлюдной пустыни– не кровь убитого.
Смерть за Христа… Что же в глубине своей может открыться в этих словах?
Смерть за Христа. Смерть – как кара за то, что признаешь Его – Богом, единственным, рядом с которым никого и ничего не может вынести твоя совесть. Рядом с которым император – ничто.
Или, проще:
«Отрекись от Христа!»
«Нет»
«Казнить мечом»
Все.
Что это – смерть за убеждения? Нечто подобное сакраментальному «а все-таки она вертится»?
Неужели только в этом – весь пафос мученичества, весь подвиг свидетельства, мартирии? Но не отказывались перед угрозой смерти от своих убеждений не только христиане.
Не отказаться от своих убеждений перед лицом смерти – красиво для философов, но не странно ли и дико для человека, который обрекает порой на смерть всю свою семью, или – на голод детей, на плач – родителей? Не жестокий ли это цинизм изувера?
Бальмонт писал:
«Я ненавижу всех святых,
Они заботятся мучительно
О жалких помыслах своих,
Себя спасают исключительно.
На картине Константина Флавицкого «Мученики в Колизее» (?) отец с горящим взором непримиримого фанатика тащит на арену к диким животным своего старшего сына, которому нет еще и пяти лет, мать умоляет этого не делать, протягивая руки к главе семьи и пряча другого малютку, едва вышедшего из младенчества. Старший ребенок рвется к матери – но отец неумолим… Ужас и горя перед непреклонной волей pater familias, смягченной в позднем Риме и так страшно возрожденной среди христиан! Отец решил, что его семья станет семьей мучеников – и сеет ужас и горе среди своих близких, применяя свою potestas patri, как и не снилось патриархальному Риму… Надо ли говорить, что такая картина отражает непонимание сути мученичества, неизбежное при взгляде на мученичество, как на смерть за идею? Девятнадцатый век также и не понимал и монашества. Не случайно еп. Илларион (Троицкий), новомученик, развеивает мифы о монашестве, сложившиеся в представлении его милого интеллигентного друга из образованного общества! (он упоминает самое дикое представление о монашестве и среди простых людей).
Если мы посмотрим на тот же психологический тип (именно психологический – ибо здесь все – от человека, его стойкости, непреклонности к слезам близких )- мы без труда обнаружим его среди подвижников-аскетов, «живущих для подвига ради подвига». О них сложена другая поговорка – «святых у нас много, порядочных людей не хватает». Но как мы не можем назвать с чистой советью, таких «угрюмничающих» по слову свт Феофана Затворника, а порой и просто жестоких, (как сказал один священник – «ряженых болванов без сердца») постников, настоящими христианами и монахами, так и такой образ мученичества – не христианский, и отстоит от образа настоящего мученика, так, как преподобный Серафим отстоит от тех монахов, которых он горько как-то назвал «черными головешками».
Антиохийская аскетическая традиция, делавшая акцент на телесном подвиге, и выросшая из ее духовного опыта школа богословия не имеет отношения к такому образу аскезы. Это некая деградация, подмена истинной аскезы. Это заурядное и жестокое явление. Аналог этому уже встречался в древности – бесплодное мученичество, «незаконное подвизание» ради славы или чего-то иного (Александр или Лжепророк – тому пример, а так же эпизоды с отказами канонизировать некоторых убитых христиан, как мучеников). Похоже на прыжок в вулкан Анаксагора , есть описание страдания мученика и философа или еретика, когда еретик в конце концов сдавался. Этот рассказ несет глубокий смысл – можно страдать внешне за Христа, но смысл подвига будет искажен до неузнаваемости. И венец истинного мученичества ему не дается – потому что как друг вступает мученик на это стезю сверх-человеческого подвига, и заканчивает ее вместе со Христом, или же – Христос завершает этот путь за них.
Мученичество, мартирия – не смерть за идею, что был Христос и о Нем мы знаем, это нечто высшее, несравнимо высшее.
Умирают не только за что-то.
Умирают еще и за кого-то. Это бывает на войне. За друга, за полководца – закрывая его собой. Не случайно ранние христиане звались militia Christi. Война открывает правду о людях.
Умирают еще и из-за великой любви, которая переполняет сердце.
Он отдает Свою жизнь за жизнь мира. «Друг ли ты Мне? Пойдешь ли ты за Мной, куда бы я не пошел?»
Одинокая тайна мученика, остававшаяся незаписанной, приоткрывается в письменной культуре монашества, приоткрывается в традиции христианства вообще. Более того – настоящий христианин – только тот, кто причастен тайне мучеников.
...Тайна мученика и тайна Христа – одно.
(продолжение следует)
«Друг ли ты Мне?»
Тайна мученика и тайна Христа – одно. На вопрос: «друг ли ты Мне?» мученик отвечает «да» - всем сердцем своим, и всей душой своей, и всей крепостью своей, и всем разумением своим (Мф 22,37-40). Всей жизнью своей. Это не имеет отношение к протяженности во времени – как раз эта краткость, стяженность в одну точку максимальной мощи подвига и самоотдачи внешне отличает те два чина святости, которые зовутся «мученик» и «преподобный».
Ведь нелепо было бы думать, что вся жизнь человека не была – в случае мученичества – подготовкой к этому самому великому моменту – смерти за Христа, то есть кульминации его жизни, как христианина.
Это, разумеется, нельзя сводить к планомерной подготовке, эдакой «школе шахидов» . -ведь Церкви известны мученики, услышавшие о Христе буквально за час до своего крещения кровью!
Как было уготовано их сердце к встрече со Христом Распятым – тайна их душ. Святитель и мудрец Московский, Филарет строго говорил: «Ненадежно для нас догадками проникнуть в души святых, которые далеко выше нашего созерцания. Надежнее следовать простым сказаниям очевидцев и близких к ним» .
Может быть, именно к мученическому подвигу с наибольшей справедливостью приложима монашеская поговорка «свят, но неискусен». Можно ли научить мученичеству? Не уходит ли мученик на одинокий путь, когда рядом с ним нет не только учеников, но и близких? Есть ли силы у него учить – или он отдает их целиком и полностью Христу, отказывая себе в радости передать опыт? В самом подвиге мученичества учение словом невозможно… Вспомним, как порывался перед смертью о. Сергий Булгаков что-то написать – и этого утешения не было ему дано, надвигающаяся смерть отбирала силу руки и крепость речи, «крепкий и крепкая, крепость хлеба и крепость воды» (Ис 3,1). Монахиня Елена (Казимирчак-Полонская), как вспоминают бывшие с ней ученики и духовные дети, страдала безмерно не столько от тяжелых предсмертных болезней, а от того, что она, будучи уже у порога смерти, не могла поделиться с детьми, данными ей Богом ( Ис 8,18) своим опытом, той новой глубиной понимания Таин Христовых, которые ей стремительно открывались.
Мученики – воистину гении духа, а как может научить гений своей гениальности другого человека?
Большинство мучеников, насколько мы можем судить по их житиям, вели чистую и внимательную христианскую жизнь, ходя пред Богом и ожидая на всякий день смерть, в реальном смысле этого слова. Память смертная была им близка и радостна.
Конечно, скоропостижная болезнь или обычный несчастный случай могут прервать жизнь христианина так же внезапно, как меч легионера. Память смертная осталась жить в среде бескровных мучеников, восприявших «от елея» традиции мученической первых трех веков христианства. Монахи тоже жили по заповеди – «помни последняя твоя» (и вовеки не согрешишь)
Итак, смерть за Христа – удел не только убиваемых. «Пролитая за Христа» кровь умирающего монаха из Древнего Патерика на берегу реки в безлюдной пустыни– не кровь убитого.
Смерть за Христа… Что же в глубине своей может открыться в этих словах?
Смерть за Христа. Смерть – как кара за то, что признаешь Его – Богом, единственным, рядом с которым никого и ничего не может вынести твоя совесть. Рядом с которым император – ничто.
Или, проще:
«Отрекись от Христа!»
«Нет»
«Казнить мечом»
Все.
Что это – смерть за убеждения? Нечто подобное сакраментальному «а все-таки она вертится»?
Неужели только в этом – весь пафос мученичества, весь подвиг свидетельства, мартирии? Но не отказывались перед угрозой смерти от своих убеждений не только христиане.
Не отказаться от своих убеждений перед лицом смерти – красиво для философов, но не странно ли и дико для человека, который обрекает порой на смерть всю свою семью, или – на голод детей, на плач – родителей? Не жестокий ли это цинизм изувера?
Бальмонт писал:
«Я ненавижу всех святых,
Они заботятся мучительно
О жалких помыслах своих,
Себя спасают исключительно.
На картине Константина Флавицкого «Мученики в Колизее» (?) отец с горящим взором непримиримого фанатика тащит на арену к диким животным своего старшего сына, которому нет еще и пяти лет, мать умоляет этого не делать, протягивая руки к главе семьи и пряча другого малютку, едва вышедшего из младенчества. Старший ребенок рвется к матери – но отец неумолим… Ужас и горя перед непреклонной волей pater familias, смягченной в позднем Риме и так страшно возрожденной среди христиан! Отец решил, что его семья станет семьей мучеников – и сеет ужас и горе среди своих близких, применяя свою potestas patri, как и не снилось патриархальному Риму… Надо ли говорить, что такая картина отражает непонимание сути мученичества, неизбежное при взгляде на мученичество, как на смерть за идею? Девятнадцатый век также и не понимал и монашества. Не случайно еп. Илларион (Троицкий), новомученик, развеивает мифы о монашестве, сложившиеся в представлении его милого интеллигентного друга из образованного общества! (он упоминает самое дикое представление о монашестве и среди простых людей).
Если мы посмотрим на тот же психологический тип (именно психологический – ибо здесь все – от человека, его стойкости, непреклонности к слезам близких )- мы без труда обнаружим его среди подвижников-аскетов, «живущих для подвига ради подвига». О них сложена другая поговорка – «святых у нас много, порядочных людей не хватает». Но как мы не можем назвать с чистой советью, таких «угрюмничающих» по слову свт Феофана Затворника, а порой и просто жестоких, (как сказал один священник – «ряженых болванов без сердца») постников, настоящими христианами и монахами, так и такой образ мученичества – не христианский, и отстоит от образа настоящего мученика, так, как преподобный Серафим отстоит от тех монахов, которых он горько как-то назвал «черными головешками».
Антиохийская аскетическая традиция, делавшая акцент на телесном подвиге, и выросшая из ее духовного опыта школа богословия не имеет отношения к такому образу аскезы. Это некая деградация, подмена истинной аскезы. Это заурядное и жестокое явление. Аналог этому уже встречался в древности – бесплодное мученичество, «незаконное подвизание» ради славы или чего-то иного (Александр или Лжепророк – тому пример, а так же эпизоды с отказами канонизировать некоторых убитых христиан, как мучеников). Похоже на прыжок в вулкан Анаксагора , есть описание страдания мученика и философа или еретика, когда еретик в конце концов сдавался. Этот рассказ несет глубокий смысл – можно страдать внешне за Христа, но смысл подвига будет искажен до неузнаваемости. И венец истинного мученичества ему не дается – потому что как друг вступает мученик на это стезю сверх-человеческого подвига, и заканчивает ее вместе со Христом, или же – Христос завершает этот путь за них.
Мученичество, мартирия – не смерть за идею, что был Христос и о Нем мы знаем, это нечто высшее, несравнимо высшее.
Умирают не только за что-то.
Умирают еще и за кого-то. Это бывает на войне. За друга, за полководца – закрывая его собой. Не случайно ранние христиане звались militia Christi. Война открывает правду о людях.
Умирают еще и из-за великой любви, которая переполняет сердце.
Он отдает Свою жизнь за жизнь мира. «Друг ли ты Мне? Пойдешь ли ты за Мной, куда бы я не пошел?»
Одинокая тайна мученика, остававшаяся незаписанной, приоткрывается в письменной культуре монашества, приоткрывается в традиции христианства вообще. Более того – настоящий христианин – только тот, кто причастен тайне мучеников.
...Тайна мученика и тайна Христа – одно.
(продолжение следует)
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2008-05-26 07:00 pm (UTC)Оля, а ты можешь рассказать подробнее? Я об этом не знаю ну совсем ничего.
Спасибо за статью. Что-то очень важное прорезалось. А только все равно старый вопрос колышется: неужели искать мученичества тем, у кого жизнь тепла, уютна, счастлива, радостна, кто вдобавок не замыкается в своем счастье, а делится с другими? Я такое видела. Ну как Иов до испытания. Праведный и благополучный человек. Неужели тут надо искать подвох и считать, что он обделен пониманием тайны Христа? Да и Иова Бог потом не оставил на пепелище, а утешил.
Или я не о том? Или ты не о том?
Или я не о том? Или ты не о том?
Date: 2008-05-26 07:33 pm (UTC)Re: Или я не о том? Или ты не о том?
Date: 2008-05-26 07:39 pm (UTC)Знаешь, я думала еще про мученичество, когда наблюдала истории вокруг "либеральных" священников середины 90-х. Да, там физически никого не убивали. Да, гнали свои. Ну ты понимаешь. Тот же о. Г. - как же он не мученик, когда до конца дней своих жил поверх мучений - а мучения были со всех сторон? Тут даже не знаешь как назвать... Мартирия как она есть.
Re: Или я не о том? Или ты не о том?
Date: 2008-05-26 07:52 pm (UTC)no subject
Date: 2008-05-26 07:40 pm (UTC)no subject
Date: 2008-05-26 08:43 pm (UTC)no subject
Date: 2008-05-27 07:48 am (UTC)Я забыла о нем! Но это - греческие новомученики, я говорю об античной традиции. Там тоже были люди, для мученического венца, провоцировавшие язычников. Но не все они признаны, как "свидетели". Я хочу сказать, что есть мученики, разрушавшие идолов и убитые за это. Как есть мученики, отказавшиеся стать воинами по причине того, что они христиане, и убитые - и есть мученики-статиги. Феодор Тирон и Георгий - оба мученики. Это, кстати, про тайну парадоксальной разницы путей - к теме про Винсента.
no subject
Date: 2008-05-27 09:55 am (UTC)no subject
Date: 2008-05-27 05:30 pm (UTC)Продолжение скоро будет.;)