UPDATE! ИСПРАВИЛА ССЫЛКУ!Простите великодушно!

- Страданий и плачевного зла, да, дети, да! – воскликнул Леонтий. – Ничего нельзя сделать, ничего – только скорбеть вместе с больным, только быть вместе с ним до тех пор, пока смерть принесет ему облегчение. И велико, дети мои, велико в этом несчастье врача…
Он, понижая голос, повторил несколько раз – «Э дэ ту иетру мегалэ сюмфорэ…». Потом резко поднялся.


…У тяжелой льняной шторы, плотно закрывавшей вход в комнату архиатра, неподвижный, словно статуя, юный чтец в тесном, поношенном хитоне выговаривал растерянному Фессалу:
- Нет, нельзя. Написано: «не бросайте святыню псам».
- Но я же не пес, какой же я пес! Леонтий архиатр был мне за отца…
- Не спорь. Ты же эллин? Вот. Поэтому тебе нельзя присутствовать во время совершения таинства, - молодой человек ковырял носком поношенной сандалии трещину между плитами каменного пола.
- Но послушай…как тебя зовут?
- Севастиан.
- Севастиан, я спрячусь здесь, за занавесью. Я не буду подходить близко! – продолжал горячо упрашивать лемноссец.
- Нельзя! Как тебя звать?
- Фессал…
- Фессал, это нельзя…Пресвитер Гераклеон не позволит...
- Севастиан, я очень тебя прошу…я тихо… я хорошо к христианам отношусь…и ко Христу…
Севастиан потер потной ладонью свои прыщавые щеки.
- Не делай так, - поспешно сказал Фессал. – Еще хуже будет. Надо катаплазму из свежего лука прикладывать на ночь.
- Это эллинское средство. Я маслом каждый вечер мажу и молюсь,- немного неуверенно проговорил Севастиан, ощупывая свое пятнистое лицо.