молитва и "дай-дай"

 И всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите.
   Евангелие от Матфея 21:22


Не слишком ли это хорошо, чтобы быть правдой? Вроде бы, сомнения вполне оправданы: мы ведь только и делаем, что просим, а вот, чтобы всё получать — так нет.

Вот-вот, сегодняшний стих как раз про это. Не сказано ведь: «Чего ни попросите, получите». Добавлено еще про молитву и веру. Как, а разве просить у Бога — это не молитва? Так-то оно так, только всё-таки слово «молитва» посильнее, чем просто обозначение нашего «дай-дай». Молитва, по всему библейскому контексту, — это общение с Богом, то есть осуществление нашей потребности быть вместе с Ним, а не только получать что-то. Поэтому правильно не просить и считать это молитвой, а пребывать в молитве (общении) и в ходе этой молитвы о чём-то просить.

Ещё один момент касается веры. Здесь, скорее всего, имеется в виду наше доверие к абсолютной благости Бога, то есть согласие с тем, что то, что Он хочет для нас, гораздо лучше всего, что мы можем для себя хорошего придумать. Тогда наше прошение в молитве будет поиском именно того, что нам хочет дать Бог, при этом встретятся Его желание и возможность дать нам это и наше согласие получить это благое даяние (благодать) — а значит обетование, данное Иисусом в сегодняшнем стихе, исполнится.

о.Георгий Митрофанов. Из книги "Проповеди"

Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною (Мк.8:34)

+++
(Проповедь в Крестопоклонную неделю Великого Поста)

Идя в Церковь, мы думаем о том, чтобы нам стало легче, стало лучше, стало благополучнее, чтобы у нас было здоровье, чтобы было у нас благоденствие, чтобы не было у нас никаких невзгод и страданий. Нет для нас ничего более важного, чем наши собственные переживания, которых мы не хотим испытывать, чем наши собственные радости, которых мы хотим приобрести как можно больше. И от Церкви-то мы требуем, прежде всего, радости и благополучия для себя. Более того, понимая, что мы, как христиане, должны каяться, очень часто забывая отвергнуться себя, мы даже каясь в собственных грехах сейчас во время Великого поста ухитряемся  при этом опять-таки не отвергаться самих себя: да, конечно, мы грешны, рассуждаем мы даже на исповеди, но где-то в глубине нас есть ощущение, что, в конце концов, все грешны, а мои грехи Господь должен же простить. Он же видит, какой я хороший христианин, я же, в отличие от других, ношу Крест, я же иду поклониться Кресту в храм Господень, поэтом так ли уж глубоки мои грехи?

У многих из нас и к Церкви отношение складывается точно такое же, какое складывается у окружающих нас обезбоженных людей ко всему в мире - отношение потребителя, мы хотим чтобы Церковь жила для нас, а не мы жили для Церкви. И это очень трудно преодолеть в себе, очень трудно отбросить от себя. Но так мы не исполняем завета Христова - завета об отвержении себя. Иногда возникает ощущение, что люди, находящиеся вне Церкви, оказываются способнее нас на это самоотвержение. Ведь когда христианин и нехристианин совершают добрые поступки, безусловно,добрый поступок нехристианина оказывается гораздо большим в глазах Господа, нежели добрый поступок христианина, потому что нехристианину гораздо труднее совершить добрый поступок, чем нам, христианам, просветленным учением Христовым, укрепленным благодатью Божией.

Это отсутствие способности отвергнуться себя и взять свой крес проявляет себя еще одним, гораздо, может быть, коварным образом. Мы несем на себе крест кто золотой, кто серебряный, кто алюминиевый, кто медный, но очень не хотим нести на себе того главного Креста, который нес Спаситель. А что есть этот Крест? Это страдание. Естественно, по немощи нашей мы боимся страдания, но бывают в жизни ситуации, когда нет иного пути остаться христианином, кроме как, подчас, может быть, добровольно принять на себя страдания, а значит, и свой Крест.

Мы хотим, чтобы наш нательный коест был гарантией от всех осложнений, от всех других крестов, от того самого главного Креста, который мы должны нести, а Христос нам говорит, что отвержение наше должно предполагать ношение Креста.