Врач из Вифинии. Из третьей части.

[olshananaeva]

Поздним холодным вечером, когда лил дождь, а Каллист читал Аретея, пришел Фессал. С его поношенного плаща струями стекала вода, мокрые светлые волосы некрасиво облепили голову.
- Каллист врач…- проговорил он, опуская дорожный мешок на пол.
- Снимай одежду, садись к огню! – радостно закричал Каллист.
Элевтер почти силой отобрал у Фессала плащ и заставил снять мокрый хитон. После этого ночной гость изможденно опустился на пол у очага, обхватив колени нескладными длинными руками. Элевтер заботливо накинул на его худые, угловатые плечи простыню.
- Я думал, ты на Лемносе грязи прописываешь …снаружи и внутрь, - нарушил затянувшуюся тишину никомедийский архиатр, повторяя старую школьную шутку.
- Нет, Каллист врач, я уехал…с Лемноса… - Фессал жадно протянул ладони к огню, и на его груди в отсветах пламени сверкнул серебряный якорь-крест.
- Ты христианин, Фессал? – вскричал Каллист. Получилось не удивленно, а гневно.
Фессал сделал мгновенное движение, словно пытался прикрыть крест, но потом медленно опустил руку. Юноша обернулся, глядя на бывшего учителя большими серыми глазами, в которых была нечеловеческая усталость.
-Да, Каллист врач…я сегодня же уйду… я понимаю… Я просто зашел к вам… поздороваться. Узнал, что вы теперь – архиатр… - сбивчиво заговорил он, с усилием вставая, отворачиваясь от огня и подбирая свой тощий мешок с ковра. – Никто не узнает, что я приходил к вам…
Его шатнуло в сторону. Он нелепо раскинул руки. Каллист подхватил его за плечи.
- Осторожно.
- Я зашел поздороваться…Каллист врач…Я знаю, мне нельзя было…Я просто соскучился, хотел вас видеть. Никто не узнает – там никого нет, снаружи … ни души…дождь… - бормотал он, цепляясь за стену.
- Пошли, пошли… - улыбнулся Каллист. – Хватит болтать, ритор.
- Мне бы мой плащ…
- Зачем тебе плащ?
- Отдайте мне плащ, пожалуйста…
- Не отдадим. Идем, идем, довольно болтать-то ерунду.
- Там холодно…
- Барин, помилуйте, зачем вам в ванну с плащом? – не удержался Элевтер.
- Как? – совсем растерялся Фессал.
…
- Не «как», а полезай. Так. Теперь пей – вино с корицей. Пей, говорю тебе! Не идоложертвенное, клянусь Пэаном. Элевтер, принеси Фессалу поесть.
Фессалу от вина стало значительно лучше. Он блаженно растянулся в наполненной горячей водой мраморной ванне, вдыхая смесь ароматов соснового масла и луковой похлебки, и ловко обмакивал в тарелку куски лепешки, отправляя их в рот. Лучше не спрашивать его ни о чем – еще поперхнется.
Наконец, он наелся и отдал миску Элевтеру. Тот подлил горячей воды в ванну.
- Согрелся? – рассмеялся Каллист.
- Да, - смущенно улыбнулся Фессал. – Спасибо, Каллист врач.
- Теперь рассказывай – почему ты не на Лемносе.
- Меня выгнали, - просто сказал Фессал, растирая грудь морской губкой.
- Как – выгнали?
- Изгнали с острова.
Элевтер отобрал у Фессала губку и стал тереть ему спину.
- Что ты натворил? Зарезал кого-нибудь? Говорил же я тебе, что хирургию надо было как следует осваивать!
- Нет, я не зарезал… - испуганно замотал головой Фесссал, словно пугаясь самого упоминания об искусстве хирургии.
- В лечебной грязи кого-то замочил и вынуть забыл? Рассказывай, Фессал! Признавайся!
- Я… я крестился, учитель Каллист, - тихо произнес Фессал, подняв на Каллиста серые глаза.
- И… и что? – не понял Каллист.
- Нельзя…если ты не из семьи христиан. У нас на острове так. Узнали…возвращался домой после крещения, встретил знакомого…Мне на Лемнос нельзя теперь. Совет старейшин решил. Пожизненное изгнание. Дом забрали. Все...забрали…
- Благие боги. Как ты добрался сюда?
- На корабле, - захлопал глазами Фессал, ухватившись длинными пальцами за мраморный бортик ванны.
- Понятно, что не пешком…
- Инструменты продал, чтобы заплатить…Почти новые.
- Умница. Догадливый. Как ты без них зарабатывать на жизнь собирался? У тебя на Лемносе остались родные?
- Нет. Близких нет. Мой дед учил Леонтия архиатра, поэтому Леонтий врач меня взял. По Клятве, - проговорил Фессал, склоняя голову и закрывая глаза.
- Только не утони у меня здесь, мореплаватель! Элевтер, постели этому Одиссею у меня в кабинете, разведи там как следует огонь в очаге…
…Фессал мгновенно заснул - под двумя одеялами, на чистых простынях. Элевтер вытряхнул содержимое его дорожного мешка – несколько свитков. Асклепиад «О хронических болезнях», Ориген «Увещание к мученичеству»,… а это что? «Кесария Каппадокийца слово перед императором Юлианом». Вот так штука! Надо будет написать Кесарию, что его слава дошла до Лемноса.
Каллист осторожно дотрагивается до запястья незадачливого ученика. Впрочем, его теперь не разбудишь. Устал, как гребец на галерах.
…К утру Фессала начало лихорадить, и несколько дней он провел в постели – по строгому приказанию Каллиста, пригрозившему ему кровопусканием.
- Поправишься, будешь моим секретарем, - сказал Каллист, кладя ему руку на лоб. – Кризис будет на четвертый день.
Как ни удивительно, но кризис случился именно на четвертый день, слово в слово по Гиппократовой Прогностике - Фессал был послушным учеником.
Провалявшись еще несколько дней в постели под заботливым надзором приехавшей в Никомедию Финареты, Фессал, наконец, взялся разбирать запущенную переписку Каллиста.
- Я не могу взять тебя на государственную должность, как христианина, но могу принять твою дружескую помощь, - сказал ему Каллист. – Пять серебряных драхм в неделю тебе хватит?
Фессал замотал головой, повторяя, что ему ничего не надо.
- Перестань. И знаешь, осторожнее с вашими христианскими церквями здесь, в Никомедии. Я познакомлю тебя с пресвитером Севастианом. Он не предаст.
+++
Они сидели друг напротив друга за письменным столом, заваленном вощеными табличками и рулонами пергамента. Фессал тщательно переписывал отрывок из Диоскорида о растении «слезы Елены».
- Я не могу понять одного, Фессал, - неожиданно сказал Каллист. Его белокурый помощник оторвал взор от пергамента и уставился на архиатра.
- Ты разве не знал, что тебя изгонят с Лемноса, если ты примешь крещение?
- Знал, - заморгал Фессал, сжимая перо.
- Так зачем же ты крестился? – развел руками Каллист.
- Как? – не понял Фессал и заморгал чаще.
- Зачем крестился, говорю, если знал, что станешь изгнанником, бродягой бездомным?
Фессал осторожно положил перо.
- Понимаете, Каллист врач, я не мог не креститься, - ответил он, помолчав.
- Тебе что, сновидение было?
- Нет…- удивленно ответил лемноссец. – Не было. Зачем? Я верю, что Христос – Бог и Спаситель. Это …как любовь к матери…знаете, где-то там, внутри…
- А кто тебе мешал верить – и не креститься?
- Понимаете, я больше не мог быть без крещения.
- Когда же ты поверил?
- Давно… Еще когда вы с Пистифором поспорили в церкви мученика Анфима.
- Что?! – привстал Каллист, и, рассмеявшись, упал в кресло.
Фессал облегченно улыбнулся и продолжал:
- А потом… однажды ночью… перед рассветом… - Фессал говорил с паузами, словно задумывался,- я понял, что не могу больше…далеко от Него. Надо с Ним умереть, а потом… потом - Он восстает, и ты в Нем и с Ним… И навсегда – так.
Каллист молча слушал его, подперев щеку рукой. Фессал перестал моргать. В его больших, почти девичьих глазах, было огромное душевное волнение – нечто невыразимое переполняло его сердце до краев. Каллист видел это, но продолжал спрашивать:
- Но ты же знаешь себя? Знаешь, что ты – не атлет, не олимпионик. Ведь когда тебе показалось, что я гоню тебя от огня на улицу, под дождь, ты же, как девчонка, чуть не расплакался. Зачем же ты полез в мученики?
Это было жестоко – Каллист осознал это после того, как произнес.
Но Фессал, к его изумлению, не смутился.
- Да, - кивнул он, едва улыбаясь. – Да, когда я подумал, что мне придется идти назад, под ливень и ветер, прочь от огня…я так замерз… Знаете, тогда я ощутил, что больше не могу, что это – предел…
Бедный Фессал. Для каждого своя мера. Для него она так мала.
- А если бы тебя стали пытать? Бичевать? – продолжал Каллист, подавляя шевелящееся где-то в глубине сердца желание не говорить этого.
Юноша невольно содрогнулся. Несомненно, такая мысль приходила ему и до вопроса архиатра.
- Ваши мученики были готовы к страданиям, а ты?
- Ваши… мученики? – Фессал непонимающе уставился на него. – Вы… вы не христианин разве, Каллист врач?
- Нет!..- ударил Каллист с размаху ладонью по столу. – Нет! Запомни раз и навсегда, Фессал – я не христианин! Я – последователь божественного Плотина!
Фессал послушно кивнул и зарылся в пергамент, продолжая прерванную на середине строку из Диоскорида. Серебряный якорь-крест выпал у него из широкого выреза хитона, и, обвитый цепочкой, лег на страницу – словно маленький кораблик пришвартовался у лемносской Гефестии. Фессал стал поспешно запихивать его назад, и задел локтем чернильницу. Огромная лужа в мгновение ока разлилась по розовому фригийскому мрамору.
Каллист отшвырнул вощеную табличку, которую он притворялся, что читает, и схватил в охапку свитки и чистые листы пергамента со стола. Фессал бросился спасать остальное.
- Элевтер! – раздраженно позвал Каллист. Чернокожий раб вырос на пороге, словно и не отходил никуда.
- Убери это, - он кивнул на чернильную лужу, принявшую причудливые очертания Эгейского моря. Опустив ворох пергамента на пол у окна, он бросил Фессалу:
- Идем.
Фессал поплелся за ним.
- Простите меня, Каллист врач, - раздался его тихий голос.
Каллист обернулся. Фессал, долговязый, нескладный, стоял перед ним, все еще сжимая в руке перо. Его нижняя губа слегка подергивалась.
- Ты переутомился, Фессал, - сказал Каллист, ободряюще кладя ему руку на плечо. – Пойдем, прогуляемся по саду.
Фессал просиял, хотел что-то сказать, но передумал и закрыл рот.
- Ты знаешь, я вспоминал о тебе – как раз перед тем, как ты пришел, - сказал ему Каллист после того, как они вышли на акациевую аллею. – Как мы втроем с Кесарием сочиняли предложения по реформам асклепейонов…и гефестионов. Помнишь?
- Да, - смущенно улыбнулся Фессал своей детской улыбкой. И добавил: - Я тогда тоже чернила пролил.
Каллист слегка потряс его за плечо – дружески.
- Я только на Лемносе узнал, что случилось с Кесарием врачом. Про диспут… про ссылку…я так жалел, что не остался в Константинополе! Я бы с ним уехал.
«Тебя нам только и не хватало!» - подумал Каллист, но вслух ничего не сказал.
- А где Кесарий теперь?
- Дома. В Назианзе.
- Как вы думаете, можно ему написать?
- Можно, но учти – всю его переписку прочитывают агенты Пигасия. Когда мы жили в Александрии, письма всегда приходили распечатанными.
- Вы были с ним в Александрии?! – проговорил Фессал восхищенно. – Вы разделили с ним ссылку?
- Да, - ответил Каллист. – Он – мой друг. А что тебя удивляет?
- Вы… вы все оставили и поехали с ним? - Фессал был потрясен.- Вы же яз… почитатель Плотина!
- Я – д р у г Кесария, - с достоинством сказал Каллист. – И довольно об этом.
- Понимаю, - кивнул Фессал, и его серебряный якорь снова выскользнул поверх хитона. – Я бы тоже с вами поехал, если бы вас сослали, - добавил он, краснея.
- Я же язычник, - не удержался Каллист, понимая, что этого говорить не следует.
- Вы мне – как старший брат, - произнес Фессал, глядя ему в глаза и краснея еще больше. Как цветок из Эвксинских Мекон, что в венке Морфея.
Каллист крепко обнял его.
- Спасибо.
…Они сели на скамью, украшенную изображениями дельфинов, и Фессал рассказывал ему, что у его деда, тоже Фессала, была большая клиника в Гефестии, отец умер во время поветрия, безвозмездно помогая больным, а матери он не помнит – умерла родами. Дед учил единственного внука медицине и перед смертью вручил ему письмо для Леонтия архиатра в Никомедии.
- Тогда тоже шел дождь. И Леонтий врач тоже велел мне выпить вина с корицей, - сказал Фессал, крутя в длинных пальцах перо.
Каллист отобрал у него перо и воткнул в ствол акации.
- Он сказал мне, что берет меня, но учить меня будет его помощник.
Да, конечно – Каллист помнил этот день. Еще недели не прошло с тех пор, как Кесарий представил его Леонтию и ускакал в Новый Рим. Он уже вел занятие с Филагрием, Посидонием и еще кем-то, когда к их группе присоединился нескладный юноша в хитоне лемносского покроя. Филагрий как раз выполнил кровопускание у больного водянкой и деловито вытирал нож паклей.
- А теперь что ты будешь делать? – спросил Каллист.
- Ждать, - пожал богатырскими плечами Филагрий.
- Новенький, подойди сюда, не стесняйся. Это ты – Фессал с Лемноса? Что теперь ты будешь делать с больным, Фессал?
Фессал пробрался среди учеников к постели больного, склонился над ним, заглядывая в прозрачные, словно ослепшие глаза, когда-то бывшие голубыми, осторожно, даже нежно, взял его за запястье и спросил:
- Как вы себя теперь чувствуете? Стало легче?
От его былой растерянности не осталось и следа – он держался даже увереннее Филагрия, но в его голосе и осанке не было гордости. Он был полностью поглощен разговором с человеком, бессильно лежащим перед ним на постели. Больше никого и ничего он не видел. Каллист понимал по его глубокому, сосредоточенному взгляду, что Фессал оценивает каждый признак, каждый симптом и запоминает его навсегда. «Какая школа!» - подумал он с восхищением. – «А еще совсем парнишка». И не только внимание в его огромных серых глазах – в них сострадание, словно это его отец или брат болен этой неизлечимой болезнью.
Губы больного шевельнулись, складываясь в слабое подобие улыбки. Он слегка утвердительно качнул головой.
- Сейчас вам надо уснуть, а завтра мы продолжим лечение, - сказал Фессал. – Я приду к вам и расскажу, что мы будем делать.
Когда у больного циррозом печени началась страшная кровавая рвота, из всех учеников рядом с Каллистом смог остаться лишь Фессал.
«Мой дед меня учил – оставаться с больным до конца, - сказал он, когда Каллист хотел его отпустить».
- Твой дед был врач из гефестиона? – спросил Каллист.
- Нет, у нас в семье никогда не было жрецов…А это правда, что вы – асклепиад? Мне сказала ваша супруга.
- Да…Я думаю, что и ты тоже. У вас древний род. А скажи мне, как ты попал на беседы Пистифора?
- Понимаете, я шел в дом архиатрии…проходил мимо церкви мученика Анфима…и тут Архедамия с подругами. Я зашел следом.
- Понятно.
- А я так удивился, когда вы сказали, что вы – не христианин. Я думал, вы – как Кесарий врач, просто пока не крестились.
Каллисту стало вдруг так приятно оттого, что Фессал сравнил его с Кесарием.
- Я считаю Христа, Фессал… человеком… человеком, достойным наивысшего восхищения, - заговорил Каллист, немного запинаясь. – Но этого мало для того, чтобы называть себя христианином, не так ли?
Фессал кивнул и уставился на Каллиста большими серыми глазами.
- Видишь, я честно тебе ответил. Теперь ты мне ответь про мученичество. Я не смеюсь над тобой, я понять хочу – на что ты рассчитывал?
- Понимаете, Каллист врач, к свидетельству, к мартирии, нельзя быть готовым. Все равно – это… это дело, превышающее человеческие силы. Это – тайна Божия. В мученике сам Христос страдает, когда он за Христа страдает… Христос и мартир – как братья, один за другого…
- Диоскуры… - отчего-то сказал Каллист.
- Каллист! – подбежала к ним Финарета. – О, архиатр всей Никомедии, зачем ты так жестоко обходишься с Фессалионом?
На ней было легкое голубоватое покрывало.
- Из того, что мне рассказал Элевтер, я поняла, что ты за эти чернила повел Фессала убивать в заросли акаций… У меня есть слово и к господину моему. Нас приглашают на обед в дом Ксенофана. Раб-посыльный приходил.
Она протянула мужу папирус с затейливым рисунком.
- У них писец из Египта…
Фессал покраснел, побледнел и захлопал глазами, как теленок Мосхофора.
- Фессалушка, ты непременно пойдешь. Архедамия будет очень, очень счастлива, - сказала Финарета тихо Фессалу.

+++
- Ты наденешь не свой лемносский хитон, а вот этот!
- Каллист врач, это наша семейная традиция. У нас на Лемносе все такие носят…
- А ты сейчас в Никомедии. Здесь таких не носят.
- Но, Каллист врач…
- Слушай, Фессал, - Каллист определенно начал терять терпение, - ты не оденешь свой лемносский хитон в гости к Ксенофану!
- Почему? – запальчиво спросил юноша.
- Потому что, - повысил голос архиатр, - потому что у него вырез – низко. Оденешь вот этот, что Элевтер принес. В нем твой крест не будет виден всем присутствующим.
- Я не буду отрекаться, - заявил Фессал.
- Значит, в гости не идешь, - свирепо подытожил Каллист.
- Хорошо, - мужественно ответил секретарь архиатра, кусая нижнюю губу.
Каллист молча мерил комнату шагами.
- Слушай, Фессал, если тебя спросят, христианин ты или нет, скажешь «да». А крест нечего напоказ выставлять! – сказал он, наконец.
- Ты опять ругаешь бедного Фессала, Каллист? – спросила вошедшая Финарета. Ее рыжие волосы были заплетены в косы и убраны под светлое покрывало. – Какой ты растрепанный, Фессалион. Сядь, я причешу тебя. В таком виде нельзя идти в гости.
- А он не идет с нами, - заявил Каллист.
- Как это – не идет? – Финарета замерла с гребнем в руке. – А как же Архедамия? Она очень его ждет!
На Фессала было жалко смотреть.
- Наденет приличный хитон, - сказал бессердечно Каллист, - тогда и пойдет.
- А чем этот плох? – удивилась рыжая матрона. – Фессалу он идет очень. Ты в нем мужественно выглядишь, Фессал! Еще бы пояс и меч, и был бы совсем, как Диомид. Какой ты плащ хочешь одеть? Элевтер, принеси темно-синий плащ, который я отложила!
- Да, как Диомид, - саркастически заметил архиатр. – И крест на шее. Чтобы все видели, что он – христианин. Ничего, что Ксенофан в том месяце жертвы Гелиосу публичные приносил, на которых пол-Никомедии пировало?
- Я не пойду никуда, - сказал Фессал, бледный, как вечереющее небо и деловито добавил: – Я тут вспомнил – работы много, надо доделать до завтрашнего дня.
- Глупости! – категорически сказала Финарета. – Архедамия как раз крестилась недавно. Ее отец ничего против не имел.
Она начала яростно расчесывать гребнем светлые пряди Фессала.
- Крестилась? – как в полусне спросил он.
- Ладно, иди, в чем хочешь! – махнул рукой Каллист.
+++
Пир был устроен в саду, освещенном факелами. После того, как была съедена свинина и баранина под дюжиной разных соусов, а все рыбные блюда были перепробованы и найдены замечательными, Ксенофан, Диомид, Каллист и другие мужчины расположились на просторной веранде, разговаривая.
Диомид быстро завладел нитью разговора и стал шумно рассуждать о диких нравах бриттов и пиктов, и об их воинственной царице Баудикке. Его речь, оживленная несколькими чашами хорошего лесбосского вина, была такой воодушевленной и увлекательной, что к концу ее многие слушатели, плохо осведомленные в истории покорения Британии, были уверены, что военачальники свирепых бриттов сдались в плен лично ему, Диомиду, а вовсе не Траяну.
Молодые матроны, еще не утратившие девичью бойкость и живость, кучкой устроившиеся на тахте рядом с розовыми кустами, ловили отрывки рассказа и смеялись, разговаривая между собой. В свете факелов локоны Финареты казались Каллисту совсем темными.
Рассказав о Баудикке, Диомид начал рассказывать о буйстве северных стихий и о том, как в Британии может выпасть снег, наподобие того, что лежит на высоких горах Персии. Каллист не очень верил рассказам друга, но не перебивал, только несколько раз с трудом сдержал улыбку – когда Диомид поведал, что из-за снега, который был по колено самым рослым воинам, чуть не пришлось отменить показательные учения легиона. «Но я не лыком шит!» - заявил центенарий, насладясь изумлением слушателей. – «Учения мы провели, император Юлиан был доволен». «А как же снег?» - спросил кто-то из потрясенных гостей. «Снег?» - довольно переспросил Диомид. – «Со снегом мы решили просто. Я приказал воинам лопатами сгребать снег в большие горы, которые местные жители называют сугробами». «А его можно лопатами грести?» - с сомнением спросил кто-то. «Можно, можно!» - ответил бывалый полководец. «Всё можно!»
Каллист к этому времени уже погрузился в свои мысли о Кесарии и перестал слушать разговор. На соседней веранде, рядом с цветущими орхидеями, сидели на мягкой кушетке две женщины – старуха-рабыня, скорее всего, кормилица, со своей юной госпожой. Рабыня нежно смотрела на девушку, высокую и худую, с мальвовым венком в просто заплетенных русых волосах. Девушка показалась Каллисту некрасивой до жалости – вытянутое скуластое лицо, усеянное веснушками, да еще и слегка выдающаяся вперед нижняя челюсть – но вместе с этим что-то трогательное было в ней, и Каллист невольно загляделся на нее.
Зашумели гости, захохотал Диомид, Каллист присоединился к ним – а потом, когда он снова посмотрел в сторону кормилицы и ее воспитанницы, то увидел, что на ступенях мраморной лестницы перед девушкой с лицом, похожим на мордочку жеребенка, сидит ни кто иной, как Фессал.
Молодые люди были поглощены беседой. На лице девушки появилась слабая улыбка – и сразу же исчезла. Она, несомненно, стеснялась своих зубов – крупных, красивых, но заходящих один на другой. Каллист откинулся на перила, борясь с тем, чтобы признаться себе в том, что он подслушивает.
- Архедамия, вы знаете…
Ветер относил слова Фессала.
Финарета, в бордовом покрывале поверх затейливо заплетенных огненных кудрей, незаметно отделившись от стайки молодых матрон, подошла к мужу и осторожно коснулась его плеча. Ничего не говоря, она кивнула в сторону веранды.
Фессал держал в руках цветок орхидеи и что-то рассказывал Архедамии. Она сидела, сложив руки на коленях – длинные рукава ее голубого хитона с золотистой каймой закрывали ее пальцы. Вдруг она, словно пробуждаясь от сна, медленно протянула руку к цветку. Рукава с золотой каймой опали, обнажая длинные пальцы с уродливо вздутыми суставами.
Но Фессал не видел ее рук – он смотрел в ее глаза цвета темно-золотистого августовского мёда.
- Мамушка, - сказала Архедамия, обращаясь к своей кормилице, в волнении прижавшей ладонь к щеке, - Мамушка, посмотри – Фессал говорит, что это лемносская орхидея, она растет на горах, из которых течет лава.
Фессал медленно взял ее за руку, закрывая ее пальцы своими, тоже длинными, но сильными, и Архедамия встала, опираясь на него. Только сейчас Каллист заметил трость из бука, лежащую рядом с девушкой.
Она не стала поднимать ее – сильно припадая на правую ногу и держась за Фессала, она подошла с ним к перилам, где в затейливых вазах росли лемносские орхидеи – белые с алой каймой.
Финарета взглянула на мужа – глаза ее сияли от счастья.
- Она не верила мне, что Фессал ее не разлюбил, - прошептала она.
+++
Уже совсем поздно вечером в покоях Ксенофана среди статуй и курильниц Каллист слушал размеренную речь довольного хозяина:
- Она у нас старшая, - говорил Ксенофан. – Не скажу, что она красива, но даю с ней тысячу сестерциев. Я человек прямой, так тебе и скажу. Если этот твой… как его… Фессал будет свататься – с радостью отдадим. Засиделась в девицах, блажит, крестилась. Мы-то все ей позволяем, она у нас такая… особенная немного… ну, ты видел, Каллист архиатр. А Фессал – не твой родственник?
- Брат, - ответил Каллист, не задумываясь.
- Я так и решил сразу. Вы похожи с ним! А что ж ты ему креститься разрешил?
- Я позволил поступить ему, как он считает нужным, - ответил Каллист.
- А, по мне-то – хоть персиянин, хоть хромой, как твой Гефест Лемносский! Она тоже у меня не муза, особенно, когда у нее этой зимой колени опухли. Зови его! Нечего откладывать. Сира-кормилица, веди сюда нашу хромоножку!
- Зачем? – не понял Каллист.
- Помолвим их сейчас, - заявил Ксенофан. – Чтоб по горячим следам. А то завтра еще передумаете, чего доброго! Тысячу сестерциев даю, не отказываюсь.

Comments

[parus-ater.livejournal.com]

Только сейчас прочитала, времени не было.
Хорошо. Задушевно:)
До остальных глав не дошла пока, но жду с нетерпением, когда хватит времени и на них.

[olshananaeva.livejournal.com]

Спасибо!