Исцеление и монахи - 4
Jun. 29th, 2011 10:50 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
olshananaevaА как же все остальные? Как же мир?
Они бежали от мира – но страдающий мир бежит к их келлиям, просит исцеления, просит молитв. Одному монаху подбросили как-то поселяне девочку, у которой половина туловища была изъедена гангреной – и он сжалился над ней, выброшенной, исцелил ее, и она жила всю жизнь с ним, без смущения для братии, так как следы болезни, страшные рубцы на ее теле, лишили возможности слабую, как всегда бывает с братией, искушаться…
Они бежали от мира… И отказывались говорить с матерями и сестрами. И один прыжок через кучу золота не стоил гостиницы для бедных и странников…
Евангельский парадокс? Тайна слов «Что Мне и Тебе, Жено?»
Он, Свидетель Верный, пришел отдать Свою жизнь за жизнь мира. Он послал в мир, непринимающий Его, страдающий, гибнущий без Него мир – Своих апостолов. Он Сам – Апостол и Свидетель Отца. Он сказал, что Бог так возлюбил мир, что отдал Своего Единородного Сына – страшная тайна Авраама и Исаака совершилась в жертве Крестной. И Он спас мир – несмотря ни на что, несмотря на то, что умер, пролился как вода, сошел в страну, откуда нет возврата. Он спас мир – Бог спас мир. Иисус жив во веки веков, аминь.
Совершенная жертва, совершенный Примиритель, Совершенный Жрец, Приносящий и Приносимый – и следы навек от гвоздей и копия на Его воскресшем, сияющем, нетленном теле, следы остались – Он познал смерть.
Он, прорвавший уловом сети,
был средь мертвых - и вновь живет.
Навсегда знаменован смертью
Он, вкушающий мед из сот...
Он, неузнанный - узнаваем
по следам на Его ребре.
Он не в ветхом городе с нами -
на пути к Масличной горе.
Сухо древо, и свиток горек,
но не смирны здесь аромат,
и не спрятал Его садовник,
и цветет Его виноград.
Жертва живая… Чашу Его можно пить, и приносить свою слабую жертву, вплетая ее в плоть жертвы Великого Архиерея и Жертвы.
С Ним, для Него, в Нем.
Всякое аскетическое страдание – участие в Кресте Христа, но не жертва во искупление собственных грехов – вернее, греха, как общей тленности и смертности человека. Монах страдает, как и мартир, во Христе и со Христом. Ибо Христос привлек его – и он увлечен, и Христос был сильнее, и превозмог, и нельзя теперь ему, как и Иеремии, жить иначе.
«Господь мой был распят – а я хочу вкушать с маслом?» - сказал вдруг старый авва и долго плакал.
…Но за тайной мартирии зрел ее темный двойник, презирающий мир, ядящий и пьющий, и вступающий в брак. Темная аскеза ради аскезы – эта древняя угроза, древний змий «избранничества» поднимал главу и жалил в пяту, несмотря на длинную темную рясу, «чинно волочащуюся по земле», как подмечал святитель Григорий Богослов.
Григорий Богослов был не монах, но христианин, называвший христианство «нашей философией»; не монах, но видевший не раз в экстазе Троицу… Не монахом был и Василий, «приручивший» монашество, организовавший, подобно Пахомию и позже Бенедикту, народный аскетический порыв, направляя его в христианское русло, ограждая от стихийной религиозности, придавая ему порядок и строй, «логос»…
Опять эта путаница – неуловимая мартирия… Где она? Где ты странствуешь? Отчего юная жена Томаис похоронена на монашеском кладбище – к возмущению девственных мужей-монахов? Отчего вдова придворного певчего, бродяжка и нищенка, влекла и влечет к своей скромной часовенке?
Они бежали от мира – но страдающий мир бежит к их келлиям, просит исцеления, просит молитв. Одному монаху подбросили как-то поселяне девочку, у которой половина туловища была изъедена гангреной – и он сжалился над ней, выброшенной, исцелил ее, и она жила всю жизнь с ним, без смущения для братии, так как следы болезни, страшные рубцы на ее теле, лишили возможности слабую, как всегда бывает с братией, искушаться…
Они бежали от мира… И отказывались говорить с матерями и сестрами. И один прыжок через кучу золота не стоил гостиницы для бедных и странников…
Евангельский парадокс? Тайна слов «Что Мне и Тебе, Жено?»
Он, Свидетель Верный, пришел отдать Свою жизнь за жизнь мира. Он послал в мир, непринимающий Его, страдающий, гибнущий без Него мир – Своих апостолов. Он Сам – Апостол и Свидетель Отца. Он сказал, что Бог так возлюбил мир, что отдал Своего Единородного Сына – страшная тайна Авраама и Исаака совершилась в жертве Крестной. И Он спас мир – несмотря ни на что, несмотря на то, что умер, пролился как вода, сошел в страну, откуда нет возврата. Он спас мир – Бог спас мир. Иисус жив во веки веков, аминь.
Совершенная жертва, совершенный Примиритель, Совершенный Жрец, Приносящий и Приносимый – и следы навек от гвоздей и копия на Его воскресшем, сияющем, нетленном теле, следы остались – Он познал смерть.
Он, прорвавший уловом сети,
был средь мертвых - и вновь живет.
Навсегда знаменован смертью
Он, вкушающий мед из сот...
Он, неузнанный - узнаваем
по следам на Его ребре.
Он не в ветхом городе с нами -
на пути к Масличной горе.
Сухо древо, и свиток горек,
но не смирны здесь аромат,
и не спрятал Его садовник,
и цветет Его виноград.
Жертва живая… Чашу Его можно пить, и приносить свою слабую жертву, вплетая ее в плоть жертвы Великого Архиерея и Жертвы.
С Ним, для Него, в Нем.
Всякое аскетическое страдание – участие в Кресте Христа, но не жертва во искупление собственных грехов – вернее, греха, как общей тленности и смертности человека. Монах страдает, как и мартир, во Христе и со Христом. Ибо Христос привлек его – и он увлечен, и Христос был сильнее, и превозмог, и нельзя теперь ему, как и Иеремии, жить иначе.
«Господь мой был распят – а я хочу вкушать с маслом?» - сказал вдруг старый авва и долго плакал.
…Но за тайной мартирии зрел ее темный двойник, презирающий мир, ядящий и пьющий, и вступающий в брак. Темная аскеза ради аскезы – эта древняя угроза, древний змий «избранничества» поднимал главу и жалил в пяту, несмотря на длинную темную рясу, «чинно волочащуюся по земле», как подмечал святитель Григорий Богослов.
Григорий Богослов был не монах, но христианин, называвший христианство «нашей философией»; не монах, но видевший не раз в экстазе Троицу… Не монахом был и Василий, «приручивший» монашество, организовавший, подобно Пахомию и позже Бенедикту, народный аскетический порыв, направляя его в христианское русло, ограждая от стихийной религиозности, придавая ему порядок и строй, «логос»…
Опять эта путаница – неуловимая мартирия… Где она? Где ты странствуешь? Отчего юная жена Томаис похоронена на монашеском кладбище – к возмущению девственных мужей-монахов? Отчего вдова придворного певчего, бродяжка и нищенка, влекла и влечет к своей скромной часовенке?