О Нонне и Кесарии

[olshananaeva]

+++

- Кесарий! Ты совсем не изменился! Как хорошо! Какой ты… Новый Рим тебя не испортил!

- Ну что ты, что ты! – весело сказал он в ответ, тоже поцеловав ее. - Отчего это он должен меня портить? Наоборот, здесь я могу проявить все свои наилучшие качества. Кстати, наш многоученый брат наверняка написал об этом в якобы моем очередном письме отцу. Давай я подпишу его, и покончим с этим неприятным делом.

- Вот оно, ношу у сердца, - Горгония протянула ему пергамент. – Быстрее подписывай. Нечего читать.

Она взяла со столика пригоршню фисташек.

- Нет, я обязательно прочту. Ты знаешь, сестрица, на государственной службе я взял себе за правило не подписывать бумаги, не читая.

- Подумать только, как летит время, - проговорила Горгония сокрушенно. – Когда ты был вот такого росточка, – она показала на стоящую на полу чашу с нимфами, - и я тебя сажала на горшок, кто бы мог подумать, что ты возьмешь себе за правило не подписывать бумаги, не читая!

- Горги! – добродушно ответил Кесарий, пробегая письмо глазами, – Я знаю, что, если судьба послала мне старшую сестру, я обречен вовремя и не вовремя слушать про этот проклятый горшок. Я почти смирился с этим – не буду хвастлив чрезмерно, говоря, что до конца. Но я пытаюсь вести философскую жизнь…Так что ты напрасно пытаешься вывести меня из состояния атараксии… или что там у меня… Стой, а это что такое?- возмущенно вскричал он.

- Где? – испугалась сестра.

- Вот! Слушай! «Император нуждается в моих услугах теперь более, чем когда бы то ни было…Падеж среди овец – тринадцать голов, из них маток – семь, падеж среди коз – двадцать голов, в том числе выкидышей у коз и овец семнадцать, у жеребых кобыл – четыре. От куриной моровой язвы поголовье кур уменьшилось на тридцать одну…»

Горгония хохотала, вытирая слезы покрывалом.

- Он что думает, ваш Григорий – я тут кем, придворным коновалом в Новом Риме служу при дворе?!

- Ой, нет…Кесарий, нет! – задыхалась Горгония от смеха. – Это все кесарская подать, будь она неладна! Григорий не нарочно! Он так запутался и переутомился с этой податью, что стал подсчеты на том же листе проводить, на котором писал твое письмо! Как хорошо, что ты взял себе за правило…

- Дети! Уже далеко за полночь! Вы еще и не думали молиться! Горгония! Надень покрывало, ты не у себя дома! Кесарий! Как тебя, все-таки, испортила твоя придворная жизнь!
Нонна незаметно вошла в залу и теперь с укором стояла перед ними, закутанная с ног до головы в свое темное покрывало диакониссы. Судя по всему, она не ложилась спать, а проводила ночное время в молитве, когда до нее донесся шумный разговор ее взрослых детей.

- Вот она, матриа потестас! – воскликнул Кесарий, вставая и обнимая Нонну. – Пойдем, мама, посидишь с нами!

- Не хочу, Кесарий, я сердита! – пытаясь казаться строгой, проговорила она, но сын подхватил ее на руки и отнес к очагу, усадив между собой и Горгонией на кушетку.

- Не сердись, мама, мы тебя очень любим, - проговорила Горгония, и сестра с братом поцеловали Нонну в щеки с двух сторон одновременно, а потом стали покрывать поцелуями ее руки.

- Дети… - прослезилась диаконисса. – Какие вы у меня хорошие…Кесарий, а ты теперь никогда уже не молишься? – умоляюще спросила она, взяв сына за руку. – Ты же обещал мне! А Евангелие читаешь? Тоже перестал?

- Мама, как так не молюсь, как так не читаю! – рассмеялся Кесарий.

- Сегодня читал? Нет, скажи мне?

- Нет, еще пока нет. Но я прочту. Еще есть время.

- Он прочтет, мама.

- Вот видишь… За суетой ты забываешь о главном…Ты хоть крестишь себя перед сном?

Она благоговейно начертила на его груди крест.

- Видишь, я даже «ихтюс» ношу, - сказал Кесарий, показывая маленькую серебряную рыбку на шее. – Не совсем еще отпал от Христа в этом Вавилоне. – И в день солнца в церковь хожу.

- Погоди-ка, кто это там бродит… - Горгония зорко пронзила взглядом тьму галереи. – Аппиана! Быстро в кровать!

- Я хотела попить…- раздался знакомый плаксивый голос.

- Ну-ка подойди сюда… Открой рот… Не попить, а запить…Это же надо – так объесться пастилы! Утащила, поди, корзинку целую в комнату… Зубы все почернеют и выпадут. Кесарий, скажи.

- Да, мама права, Аппиана. Сладости вредны для зубов.
- Помнишь, как ты ревела, когда зуб заболел? Забыла?
- А дядя Кесарий меня вылечит, если у меня здесь зуб заболит, - с вызовом сказала Аппиана, незаметно отрывая от винограда веточку.
- Несомненно. Он просто вырвет его клещами. И все. Нет зуба – нечему болеть. Кесарий, скажи.
- Аппиана, мама права.

- Александр, скажи ей строго! Она совсем разбаловалась. Аппиан ей все разрешает.

- Аппиана, сейчас возьму свои лучшие клещи и пойдем рвать тебе зубы через один, если будешь есть пастилу корзинами на ночь! – Кесарий слегка дернул племянницу за нос, она расхохоталась, прячась за его плечом от матери. Он усадил ее к себе на колени.

- Бедная моя племянница… как тебя строго воспитывают, на женской половине… переезжай ко мне жить? – предложил он.

- Да, Кесарий, возьми, возьми ее к себе пожить. Через неделю взвоешь, сам запросишь, чтобы мы ее забрали.

- Дядя не запросит, чтобы вы меня забрали! – воскликнула Аппиана, обнимая Кесария за шею. – Он никогда не запросит.

- Подумай сама, Аппиана – когда дяде Кесарию тобой заниматься? У него каждый день дела в сенате…и ведение больных… и еще множество дел! – покачала укоризненно головой Нонна.

- А он возьмет меня с собой в сенат. Я там буду тихо. Правда, дядя, возьми меня?

- Конечно, возьму. Если только бабушка разрешит.

- Отлично! – воскликнула Горгония. – Будет два сенатора в семье. Дедушка Григорий сойдет с ума окончательно. Кесарий, забирай ее. Аппиан все равно не заметит.

- Аппиан, как и ты, Александр, раз в месяц поговорит с дочкой, наговорит глупостей, поцелует, даст сладостей наесться, а потом не интересуется, - с горечью проговорила Нонна. – Я надеялась, что хотя бы ты, Александр, проявишь в отношении ее строгость, как подобает мужчине в семье, но…

- …но ты такой же, как папа! – радостно заключила Аппиана, целуя дядю в щеку.

- Для строгости там у вас дедушка есть, - заметил Кесарий. – И Григорий, - тут он расхохотался первым.

- С дядей Григорием скучно, - сказала Аппиана. – Он все время или стихи читает, или спрашивает меня, что я выучила на последнем уроке.

- А поскольку мы уже давно отказались травмировать девочку уроками, то сказать ей нечего и беседа не клеится, - безжалостно добавила Горгония. – А последний раз он хотел научить ее писать письма красивым слогом. Она умно так кивала, глазками хлопала, он дал ей задание письмо написать на тему… На какую, дочь моя?

- Похвала дружбе, - недовольно буркнула Аппиана.

- Бедный, он как увидел, как она пишет, сразу так приумолк…Наверно, спрашивал себя, перед кем он бисер целый час метал.

- Горгония, ты очень строга к ребенку, - заметил Кесарий. – Как можно требовать так многого, тем более от девочки?

- Даже от девочки, брат мой, даже от девочки, можно требовать, чтобы она, особенно пройдя с грехом пополам грамматику, писала слово «филиа» не с буквой «эта», а с буквой «альфа», как все обычные люди!

Кесарий задумался. На Аппиану жалко было смотреть. Внезапно лицо его просветлело, и он сказал:

- Так это на ионийском наречии. Ничего страшного. Тем более, Аппиане никогда не придется письма писать. Слава Богу, рабы есть для этого.

- Да, действительно, - сказала Горгония. – Рабы. Как я могла забыть.

- Ах, Александр, о письмах – ты подписал письмо…ну, то самое… что Григорий сочинил? – спросила, борясь с укорами совести, Нонна.

- Слава святым мученикам – нет! – воскликнул Кесарий.

- Я потом тебе все объясню, мама. Без Аппианы, - быстро шепнула Горгония в ухо Нонне.

- Мама, а что, Григорий очень занят хлопотами с имением? – спросил Кесарий. – Отец все переложил на его плечи?

- Не совсем… но Григорий ведь еще и помогает ему, как пресвитер, по делам церкви…Он просто не успевает…

- Дело в ином, Кесарий. Он слишком мягкий. Рабы его не боятся. А знаешь, как это у них – не боятся, значит, не уважают и не работают. О совести у большинства из них говорить не приходится, - произнесла Горгония.

- А ты не могла бы устроить так, чтобы брат встретился с Аппианом? Пригласить Григория к вам в гости? Завести беседу о хозяйственных делах, об этой злополучной кесарской подати? – предложил Кесарий сестре.

- Ох, не думай, что мы такие уж глупые там, в Назианзе! Все уже было устроено. Аппиан навести у нас-то порядок не может, какой из него советник. Но тем не менее. Посидели, поговорили, Григорий прочитал свои стихи про свою тяжелую жизнь…

- Новые?
- Новые, новые! Тема сия воистину глубока и необъятна.

- Горгония, прочти-ка, у тебя память лучше моей, Александр, наверное, хочет послушать, - заторопилась Нонна.

- Сейчас…Как там…Ах, да:

Непрестанные и тяжкие заботы,
Снедая душу и тело ночью и днем,
С неба низводят меня к земле – матери моей.
Прежде всего, управлять рабами – это поистине пагубная
Сеть. Строгих господ они всегда ненавидят,
А благочестивых попирают бесстыдно. Ни к злым
Он не снисходительны, ни добрым не покорны. Но против тех и других
Дышат безумным гневом. Кроме того,
Надо заботиться об имуществе, и кесарево бремя на плечах
Всегда иметь, перенося сильные угрозы сборщика податей…
Надо присутствовать среди криков многолюдных собраний
И возле высоких тронов,
На которых решаются споры между людьми;
Переносить шумные возражения противников
Или законно претерпевать скорби в запутанных сетях.
Таково это бремя, таков этот труд!(***)

- Замечательно! – искренне воскликнул Кесарий. – Как всегда, несравненно! Страшно даже представить, что случилось бы, если при нашем почтенном родителе кто-то из рабов вздумал «подышать безумным гневом» на хозяина. Мама, - обратился он к Нонне, - а нельзя ли отца как-то подключить…рабов припугнуть? Он же, бедняга, вовек налог этот не соберет…

- Ты напиши ему, Александр, пожалуйста, - просительно проговорила Нонна. – Я понимаю, что ты занят…Но он так ждет… Он так одинок…

- Конечно, напишу! Я занят только папаше письма писать…и то придется. Напишу. Только он не слушается моих советов.

- Все равно напиши…

Нонна поцеловала сына.

- Он напишет, мама, - сказала Горгония.

Снаружи раздался громкий, победоносный крик петуха.

- Аппиана, спать немедленно! – не хуже видавшего виды центуриона отдала приказ Горгония.

…Когда Нонна, перекрестив несколько раз детей, удалилась с внучкой в спальню, Кесарий и Горгония вышли на балкон. Небо над Новым Римом было уже совершенно черным, только пестрая планета Венера одиноко светила над горизонтом.

- Накинь вот это, - брат набросил шерстяной плащ на плечи сестры. – Зима.

- Ты видишь? – произнесла она, словно продолжая какую-то давнюю беседу с ним. – Ну куда ее замуж… Дитя.

- Стрижик-воробушек.

- А с другой стороны, пусть она выходит замуж, пока я жива…Я смогу дать ей нужный совет, поддержать, утешить, хотя бы на первых порах. Никто не знает, сколько мне еще осталось, - тихо произнесла Горгония.

- Горги, отчего ты так говоришь? – Кесарий взял ее за плечи и прижал к себе. – Тебе нездоровиться? Ты больна?

- Нет, нет, Кесарий, нет. Так, вырвалось. С годами не молодеешь, увы. Я уже стара. Четвертый десяток живу.

- Глупости, Горги.

- Это тебе глупости, в твои двадцать шесть, забыл - я старше тебя на шесть лет. И мы, женщины, старимся быстрее. А сколько подруг я уже похоронила…Пожалуй, только Макрина осталась из нашего девичьего хоровода.

- Макрине тоже столько лет, как и тебе?

- Кажется, она немного младше…Ах, Кесарий, как несправедлива судьба.
- Нет судьбы, ты это знаешь.

- Знаю, вырвалось…Мне горько за тебя.

- Ничего. Так, значит, должно быть. Мы ничего не можем изменить. Надо жить с этим.
- Ты не хочешь возвращаться и поэтому тоже?

- Нет, - с колебанием ответил Кесарий, и было непонятно, что он хочет сказать.

- Я часто думала о тебе, и мне как-то пришло в голову – ты полностью прав, что не возвращаешься. Не надо это тебе.

- Ты одна понимаешь это, Горги.
- Но на свадьбу Аппианы ведь ты приедешь?

- Да, обещаю, - улыбнулся Кесарий в темноте.

- Кесарий, - произнесла Горгония, и в ее голосе неожиданно послышалось колебание. – Я понимаю, это сплетни, это бабьи глупости, но до нас доходят слухи, что к тебе сватают дочерей влиятельные лица Константинополя.

- Это не слухи. Это правда, - сухо ответил Кесарий.

- Прости, я не хотела задеть тебя, но…

- Ты помнишь, как я клялся при тебе? – резко ответил ее брат.

Горгония замолчала, склонив голову – но в темноте они все равно бы не увидели слез друг друга.

- Да, помню, - с трудом совладав со своим голосом, сказала она, наконец. – Я знаю, ты никогда не женишься. Прости, что спросила.

Они еще постояли в темноте, молча. Было тихо, даже далекий петух заснул где-то в бездонной ночи на своем насесте.

- Ты устал, Кесарий. Иди спать, - она порывисто и крепко обняла его. Он ответил тем же. – Христос Бог да сохранит тебя.
- И тебя, сестренка.
Они одновременно начертили крест на лбу друг у друга.

http://www.proza.ru/2011/06/09/440