![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
olshananaeva***
Куда меньше вера воспринималась в качестве факта практического сознания - нравственного, организационного, затрагивающего мотивы служения, труда и согласия. Тот, кто пришел в храм 8-10 лет назад, наверняка хорошо помнит это состояние, в котором легко было возможно отказать в насущной помощи ближнему из-за того, что "у меня на это нет благословения". Церковность открылась именно в образе системы - системы утверждений, запретов и правил. Интеллектуальная жажда на информацию о Православии и церковной жизни, желание насытиться ею, обучиться новой, отличной от советской, логике вещей и поведения, ошибочно была принята за горение веры.
***
Ошибка всех лет т. н. "церковного возрождения" заключена в этом: там, где нас застал Божий призыв, реальная жизнь стучалась к нам самым настойчивым образом - через близких, работу, материальные затруднения, общественные и политические коллизии - а мы прятались от нее, наклеивая на все ярлык "бездуховности" и предпочитая свой мир отвлеченно благочестивой, оскопленной и выхолощенной нормы и логики. В конце концов, на свет выползло и успело неплохо устроиться наше неистребимое эгоистическое "я". Православный образ мыслей или его элементы были приняты на вооружение, потому что по какой-то причине так стало удобней, а не потому что человек встал и отправился служить Господу. В этом отличие религиозности, как культурного и социального феномена, и религиозности настоящей. И потому мир совершенно справедливо смотрит на нас и говорит: ничего особенного здесь не видим; люди, нашли для себя увлечение, и ничего больше.
***
Оставаясь отъявленными индивидуалами, решаем проблемы в семье, формально срисовывая у себя в быту черты старой патриархальной иерархии. Молитву Иисусову, вполне в современном стиле, пробуем разменять ни на что иное, как на подобие "кайфа" или пресловутую самореализацию.
До известной степени наш интеллектуализм является вещью предрешенной и неизбежной. Нам попросту ничего больше не остается, когда живая традиция почти что потеряна. Но нужно понимать и всю ограниченность данного метода. Например, если мы чисто интеллектуальным путем, через сухую инструкцию начнем обосновывать и объяснять порядок приема еды, получится полный кошмар. Процесс будет казаться предельно мудреным и трудоемким. В жизни мы все же идем другим путем и опираемся, во-первых, на естественно появляющееся в человеке чувство голода. Дальше мы используем практический пример, как орудовать ложкой, и результат оказывается скоро достигнут.
Интеллектуальный интерес поверхностен и не касается всего существа человека. Идя путем чистых умозаключений, мы в них же, не переходя на поприще реальной жизни, можем легко обретать начало, развитие и конец. Так создается иллюзия активности при фактическом стоянии на месте и отсутствии всяких положительных духовных перемен. Нам известны примеры этого - ученые мужи (и жены теперь) с высокими лбами, которые легко раскладывают по полочкам любую вероучительную проблему, при этом оставаясь субъектами холодными к вере и совершенно несносными в человеческом отношении.
***
Поэтому наиболее актуализированы сейчас для Церкви именно проблемы культурно-мировоззренческие. Необходимо каким-то образом сократить этот разрыв, когда есть ряд бытовых атрибутов: иконочки в доме, освященный автомобиль, литургия по воскресениям, увесистые тома святых отцов в книжном шкафу, церковные друзья и подруги, "православные разговоры" - и есть еще ряд отдельных идей: что Христос, действительно, был; что наступит конец света; что есть святая гора Афон; что Господь иногда помогает, а может и наказать - создающие оболочку того, что мы называем "воцерковленностью", но эта воцерковленность никак не касается огромного поля желаний, поступков, решений, мотивов и мыслей, где царствует "житейская мудрость" и "свой интерес", потому как "сегодня иначе не проживешь".
Рогозинский А. Православие и "православность". О благочестии, как о проблеме культуры
Куда меньше вера воспринималась в качестве факта практического сознания - нравственного, организационного, затрагивающего мотивы служения, труда и согласия. Тот, кто пришел в храм 8-10 лет назад, наверняка хорошо помнит это состояние, в котором легко было возможно отказать в насущной помощи ближнему из-за того, что "у меня на это нет благословения". Церковность открылась именно в образе системы - системы утверждений, запретов и правил. Интеллектуальная жажда на информацию о Православии и церковной жизни, желание насытиться ею, обучиться новой, отличной от советской, логике вещей и поведения, ошибочно была принята за горение веры.
***
Ошибка всех лет т. н. "церковного возрождения" заключена в этом: там, где нас застал Божий призыв, реальная жизнь стучалась к нам самым настойчивым образом - через близких, работу, материальные затруднения, общественные и политические коллизии - а мы прятались от нее, наклеивая на все ярлык "бездуховности" и предпочитая свой мир отвлеченно благочестивой, оскопленной и выхолощенной нормы и логики. В конце концов, на свет выползло и успело неплохо устроиться наше неистребимое эгоистическое "я". Православный образ мыслей или его элементы были приняты на вооружение, потому что по какой-то причине так стало удобней, а не потому что человек встал и отправился служить Господу. В этом отличие религиозности, как культурного и социального феномена, и религиозности настоящей. И потому мир совершенно справедливо смотрит на нас и говорит: ничего особенного здесь не видим; люди, нашли для себя увлечение, и ничего больше.
***
Оставаясь отъявленными индивидуалами, решаем проблемы в семье, формально срисовывая у себя в быту черты старой патриархальной иерархии. Молитву Иисусову, вполне в современном стиле, пробуем разменять ни на что иное, как на подобие "кайфа" или пресловутую самореализацию.
До известной степени наш интеллектуализм является вещью предрешенной и неизбежной. Нам попросту ничего больше не остается, когда живая традиция почти что потеряна. Но нужно понимать и всю ограниченность данного метода. Например, если мы чисто интеллектуальным путем, через сухую инструкцию начнем обосновывать и объяснять порядок приема еды, получится полный кошмар. Процесс будет казаться предельно мудреным и трудоемким. В жизни мы все же идем другим путем и опираемся, во-первых, на естественно появляющееся в человеке чувство голода. Дальше мы используем практический пример, как орудовать ложкой, и результат оказывается скоро достигнут.
Интеллектуальный интерес поверхностен и не касается всего существа человека. Идя путем чистых умозаключений, мы в них же, не переходя на поприще реальной жизни, можем легко обретать начало, развитие и конец. Так создается иллюзия активности при фактическом стоянии на месте и отсутствии всяких положительных духовных перемен. Нам известны примеры этого - ученые мужи (и жены теперь) с высокими лбами, которые легко раскладывают по полочкам любую вероучительную проблему, при этом оставаясь субъектами холодными к вере и совершенно несносными в человеческом отношении.
***
Поэтому наиболее актуализированы сейчас для Церкви именно проблемы культурно-мировоззренческие. Необходимо каким-то образом сократить этот разрыв, когда есть ряд бытовых атрибутов: иконочки в доме, освященный автомобиль, литургия по воскресениям, увесистые тома святых отцов в книжном шкафу, церковные друзья и подруги, "православные разговоры" - и есть еще ряд отдельных идей: что Христос, действительно, был; что наступит конец света; что есть святая гора Афон; что Господь иногда помогает, а может и наказать - создающие оболочку того, что мы называем "воцерковленностью", но эта воцерковленность никак не касается огромного поля желаний, поступков, решений, мотивов и мыслей, где царствует "житейская мудрость" и "свой интерес", потому как "сегодня иначе не проживешь".
Рогозинский А. Православие и "православность". О благочестии, как о проблеме культуры
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2007-01-23 03:20 pm (UTC)no subject
Date: 2007-01-23 03:31 pm (UTC)