Врач из Вифинии. Часть 1. Две Каппы. Глава 11. О ХРИСТИАНАХ, ЭПИКУРЕЙЦАХ И ВРАЧАХ.(продолжение)

[olshananaeva]

+++
- Заканчивай ругаться, в самом деле, а то и тебе какую-нибудь операцию сделаем! Геморрой прижжем! – пробасил Филагрий, снимая забрызганный кровью и гноем передник.
- Кругом, кругом знаков своих волшебных христианских понаприбивали! – возмущался поселянин в поношенном фракийском хитоне. – И над дверьми, и на ножах своих, и на потолке… Тьфу, тьфу, тьфу, сохрани нас, Зевс Ксений!
- Сейчас доплюешься – заставим весь йатрейон мыть! – заметил спокойно Посидоний.
- Кровью, вестимо, младенческой все позабрызгивали!– не унимался фракиец, забившийся в угол рядом с креслом для вырывания зубов. – Дух захватывает, в глазах темно от гонтейи вашей галилеянской! Знаки ваши кругом!
- Нет, это невозможно! – заорал Филагрий, отбрасывая ветошь, которой он протирал свой нож. – Сейчас точно прижгу тебе что-нибудь!
- Где ты христиан видишь, скажи на милость? – проговорил приветливо и терпеливо Посидоний. – Нет здесь христиан, дружок. Одни знаки на стенах.
- Зна-аки ваши!.. – измождено стонал в углу фракиец, брызгая слюной.
- Они такие же наши, как и твои, - ответил Посидоний, передавая свой и братнин передники Трофиму и выпуская золотистые кудри на свободу из-под кожаного ремешка.
- Мы не христиане, полоумный ты человек! – добавил Филагрий, с грохотом открывая дверь кованого шкафа с инструментами.
- Семфей, да полно уж тебе, - слабо застонал старик с ложа.
Посидоний уже ловко бинтовал его обеими руками, туры бинтов легко и красиво ложились вокруг поясницы старого фракийца. Трофим деловито и умело поддерживал больного.
- Нам скажут крест и «Хи-Ро» над дверью прибить – пожалуйста, - продолжал невозмутимо Посидоний, закрепляя повязку. – Мы и под «Хи-Ро» прооперируем, если надо. А скажут – Солнце Непобедимое нарисовать, мы и под Солнцем Непобедимым нарывы вскрывать будем.
- А инструменты это не ихние вовсе, а Кесария врача. Он молодым врачам их дать изволили, пока они свои ножи кузнецу заточить отдали, - певуче заговорил Трофим, бережно придерживая стонущего деда. – Он христианин, вот он и заказал с крестом и «Хи-Ро» инструменты себе. У лучшего мастера! Почему бы и нет? Имеет право. У него с «Хи-Ро», у Филагрия врача со священным асклепиевым ужом, например.
- Видишь, Семфей, мальчики и не христиане, и богов чтят, а ты с ними так себя ведешь! – укоризненно проговорил старый фракиец, после того, как Трофим удобно уложил его на постель. – Доброй вам удачи, сыночки!
- Да не чтим мы богов никаких, деревенские ваши головы! – вдруг воскликнул замолчавший было Посидоний. – Нет их вовсе, богов ваших!
- Батюшки мои… - прошептал уже почти пришедший в себя Семфей. – Батюшки…Мать богов, Аполлон врач, не погуби! Еще почище галилейского зловерия! Эпикурейцы вы нечестивые, али как?!
- Да ты глаза-то свои разуй, - неожиданно жестко проговорил Посидоний, и его красивое лицо вдруг стало взрослым и строгим, словно после тяжелой изнуряющей болезни. – Разуй глаза-то и на мир посмотри. Посмотри, что в нем делается! Какие-такие твои боги, дурачина? Слепая судьба и все. Кому повезло, тому и счастье.
-Ладно тебе, Донион, - нахмурил брови огромный Филагрий, омывая руки над медным тазом и беря из рук Трофима белоснежное полотенце.
- А что – скажи, не так? Не так? – подскочил к нему брат, лицо которого мгновенно покрылось пунцовыми пятнами. Напуганный Семфей прижался к своему отцу, который громко шептал гимн Матери богов об отвращении зла.
- Почему бесполезный дурак живет до семидесяти лет, набивает себе пузо и не знает печали, а молодой и талантливый человек оступается на крыше и…
Посидоний захлебнулся словами и потряс воздетыми тонкими руками перед знаком «Хи-Ро» у притолоки. Горгонейон на его шее перекрутился на шнурке и свисал теперь на спину.
- …и мозги – по всей мостовой?! Почему? Боги, говоришь? Да?! Какие-такие твои боги?! Да на что они? На что они мне? Я не верю в них! Ни в каких! Понял, Фила? Понял? Почему Артемида нашу мать из петли не вынула? Почему Асклепий с Аполлоном смотрят, как наш отец в параличе лежит и под себя ходит?! И ничего нельзя сделать! И почему Зевс не видит, как у Каллиста врача отняли имение, и он – сын патриция, да, Фила! – теперь работает за жалованье помощником архиатра! А если видит, что же он молчит? Послал бы стрелу в…
Филагрий заткнул рот брату ребром своей огромной ладони.
- С ума сошел? – прошептал он. – На остров захотел? В ссылку?
- Ох, мать Кибела-Деметра, - заплакал старик фракиец. – Не покарай! Поправлюсь, жертву тебе принесу, за себя и за мальца этого…Руки у него золотые, сердце доброе… Не попусти погибнуть нам всем в нечестии!
- Не бойся, не погибнем! – отчаянно и весело сказал Филагрий, усаживая брата в зубное кресло и наливая ему вина. Посидоний жадно отпил и откинулся на пологую спинку.
– Вот и Телесфор к нам пришел! – вдруг сказал Филагрий без тени удивления, как будто Телефоры давно уже ходили к ним в йатрейон толпами. - У нас свой Телесфор есть, дед, смотри! Поправишься, никуда не денешься! Фессалушка, заходи!
- Фессал!
Ученик Каллиста в запыленном плаще растерянно стоял на пороге иатрейона.
Посидоний вылетел из зубного кресла и заключил Фессала в объятия. Трофим, вскрикнув, выронил медный таз – тот с мелодичным звоном упал на каменный пол, и ручейки заструились по сухим плитам.
- Молодой господин! Фессалион! А Каллист врач с вами прибыть изволили?
- Каллист врач остался там, у главного входа, - смог вымолвить Фессал после того, как его дружески помяли и Посейдоний, и Филагрий.
- Как так – у входа? Тоже стал бояться галилейских знаков, что ли? Не шути так, Фессалион!
- Его раб не впустил… - тяжело дыша после перенесенных объятий Филаргия, проговорил Фессал.
- Раб?! Не впустил?! – хором закричали братья.
- Асклепий Сотер! Совсем Гликерий с ума сошел! – завопил Трофим. – Бегу! Бегу!
Но далеко убежать ему не пришлось, потому что в йатрейон вошли две женщины – одна высокая, еще не старая, полная матрона в темно-синей столе, другая, семенившая за ней, - худенькая, пожилая, в черной одежде. Несмотря на такую разницу во внешности, в их лицах проглядывало неуловимое сходство.
- Трофим, Кесарий еще не вернулся? – спросила первая женщина с сильным гортанным каппадокийским выговором, и Фессал удивился властной интонации ее голоса, сразу напомнившей ему речь константинопольского архиатра.
- Нет, госпожа Горгония, - покачал Трофим головой.
- Ах, где же он? - с волнением в голосе проговорила худенькая старушка в черном. – Его ищут! Опять только что был гонец из сената! Где же он? Его могут заподозрить в государственной измене! Такое творится, а его нет… Решат, что он – перебежчик, и отправился к Юлиану в Галлию! Тем более, узнают, что они в детстве вместе играли…
- Мама! – строго произнесла Горгония. – Никто бы никогда не узнал про это, если бы ты сейчас не вспомнила. Кесарий поехал к больным, вполне возможно, что случай сложный, и он задерживается.
- Но его требуют в сенат! – беспокойно говорила Нонна. – Горгония, это ведь не шутки! Где же он? Ты знаешь, где он может быть, Трофимушка?
Верный Трофим молча покачал головой. Братья переглянулись, но промолчали.
- Так это – сам Кесарий иатрос меня сюда прислал на своей повозке из Потамея? – в крайнем изумлении простонал отец Семфея. – Это его дом? Что за чудный человек, да благословят его боги…. А вы его мать, добрая женщина? У него глаза, как у вас – синие, как у Матери богов в нашем храме...
- Дедушка, тебе нельзя много говорить, - ласково сказала Горгония. – О тебе позаботятся, поправишься, и поедешь в свой Потамей.
- Может быть, Гликерий знает, мальчики? – продолжала Нонна, умоляюще глядя на молодых врачей.
- Гликерий?! Госпожа Нонна, да он же френит перенес, - сказал Посидоний небрежно. – Кесарий врач его из жалости выкупил у хозяина и выходил. Он только и может, что горшки мыть. И порой несуразицы такие плетет, что диву даешься, насколько у него от дискразии разум помутился. Избыток черной желчи, да, Фила?
- Избыток, это точно, - пробасил Филагрий. – Давай, Трофим, впусти наконец, Каллиста врача. Стыдно даже! Мы все болтаем, а он у закрытых дверей ждет!
- Каллистион! – радостно всплеснула руками Нонна. – Каллистион приехал, а мы ничего и не знали, Горги! Где же он?

… Каллист полудремал от голода и усталости, поэтому, когда калитка настежь распахнулась и выбежавшая старушка стала его обнимать и целовать подумал, что ему снится сон.
- Дитя мое, дитя мое, Каллистион! Голодный, с дороги, усталый! Трофим, баню приготовь немедленно, вели, чтоб на стол накрыли! Вы в гостинице остановились? Сейчас рабов пошлем за вещами… Фессал – это твой братишка? Вы похожи! Кесария нет, уехал по делам, ты не обижайся на него, он всегда у меня такой был, непутевый…
Нонна повела Каллиста в дом – он, опешивший, растерянный, последовал за ней, как Эвридика за Орфеем из подземного царства. Филагрий и Посидоний бросились к нему на шею, Горргония радостно улыбалась ему из-под покрывала, раздавая приказания прислуге. Филагрий влепил здоровую затрещину крутившемуся здесь же Гликерию, и тот захныкал. Нонна снова всплеснула руками, восклицая: «Ах, зачем же?» «Ничего, это лечение такое по методу книдской школы», - ответил Посидоний за брата. Потом Трофим отвел их в баню, натопленную, со столом с прохладительными напитками и закусками, нубийцы помогли им с Фессалом вымыться, и, наконец, переодетые в чистые хитоны, с пахнущими благовониями волосами, они расположились в триклинии на обеденных ложах.
- Как хорошо! – проговорил Фессал. – Правда, Каллист врач?
- Да, - улыбнулся тот. – А где же Кесарий?
- В асклепейоне, - шепотом произнес Фессал. – Но не говорите этого госпоже Нонне ни в коем случае!

Comments

[origenic.livejournal.com]

Замечательно, местами даже Лескова напоминает, но стиль и мысль
совершенно оригинальны.

[olshananaeva.livejournal.com]

АхЪ, ахЪ...